Катя едет в Сочи. И другие истории о двойниках

Велес, Мара, Перун, Чернобог, Дажьбог, Ярило, Лада, Морок, Род и Сварог – прародитель всех богов. Имена своих благодетелей Аслан знал назубок. Чуть ли не первым его обрядом стало поклонение Сварогу – на сайте объясняли, как нужно действовать, чтобы бог-кузнец стал твоим отцом (а не только Дажьбога!), и как понять, что жертва твоя принята. Аслан всё выполнил правильно, и мало в чём он был уверен сильнее, нежели в том, что после смерти станет бегать волком свиты Сварога! (Если человек не пригодился богам при жизни, то, умерев, послужит им пищей, но если же он, как Аслан, поклонялся и чтил их как следует, то попадёт в свиту к тому богу, которого выберет.)

Обряды, которым Байраков быстро обучился, всегда включали в себя огонь и жертвоприношение, причём разным богам предназначались разные жертвы. Тёмным нужно давать сырое мясо и крепкий алкоголь, а жертву следовало привести живой на капище и перерезать горло так, чтобы кровь попала на камень, соответствующий определённому богу. У Аслана было несколько любимых капищ за городом, где удобно было ставить камни, а кое-где они уже стояли, потому что не он ведь изобрёл эту религию. Камни должны быть выложены в круг диаметром не менее двух метров; в центре оставлялось углубление для ритуального костра.

Первая жертва – начальная, «слабенькая» – это были продукты. Хлеб, молоко, мёд, пиво, водка, белое и красное вино.

Вторая – чуть серьёзнее. Живая курица или голуби. Лучше – белые, чистенькие.

Третья жертва – козлята и ягнята, четвёртая – взрослые козлы и бараны, пятая – коровы и быки.

Шестая – человеческая жертва.

Здесь требуется человек молодой – неважно, парень или девушка, но желательно маргинал, чтоб не стали искать. Не бомж, не смертельно больной, не умирающий, но физически слабее Байракова, чтобы он мог с ним справиться. Наркоманы исключаются – в них мало энергии, боги таких не любят. Шестая жертва может быть любой веры, но только не язычником – их категорически запрещено убивать.

Байраков презирал христиан, как предавших язычество, часто говорил о том, что законы в этой религии многократно переписывались. Принести в жертву богам христианина было бы правильно. Но самой хорошей и чистой жертвой для богов считается ребёнок, сделавший первый шаг по пути порока.

На Пехотинцев, где автобусное кольцо, Аслан увидел из окна машины двух десятилетних мальчиков, продававших ворованные велосипеды. Попросил Марию остановиться, чтобы забрать этих детей и увезти в Коптяки, но Ивановой стало их жаль. Они ведь были почти ровесники Севы.

– Ты не понимаешь. Пусть лучше они, чем твой сын! – сказал тогда Аслан, и Мария чуть не въехала в зад «ниссану» на перекрёстке.

Лопухи

Люди, которые шли навстречу депутату по дорожкам Зелёной рощи, говорили в основном о деньгах – и ещё о нечеловеческой жаре, утомившей всех «по самое не хочу», как выразилась миловидная женщина в длинном платье. Шла она, скорее всего, из церкви, хоть и выражалась не слишком-то ортодоксально. Зиновьев давно обратил внимание на то, как погрубела современная речь: юные девушки матерятся буквально через слово, бранные слова летят с телеэкрана и проникают в деловую переписку.

– Не ханжи! – говорила депутату Надя. – Нельзя запрещать другим то, что прощаешь себе.

Но Зиновьев баловался обсценной лексикой довольно редко, только в мужской компании – и то не во всякой. А сейчас мат почти что узаконили. Надя же, кстати, рассказывала про одну свою пациентку (не называя имени, конечно), интеллигентную женщину, которую крайне возбуждала нецензурная брань – не во всяком исполнении, конечно, но если эти слова произносил правильный человек, эффект был потрясающий!

– Так в чём же проблема? – спросила пациентку Надя. – Многие женщины годами ждут потрясающего эффекта от своих партнёров, а он всё никак не наступает.

– Проблема в том, что мне стыдно, – объясняла пациентка. – Я потом мучаюсь раскаянием, но ничего поделать не могу. Подсела!

Надо бы спросить Надю, как дела у этой мученицы, подумал Зиновьев, сворачивая с центральной аллеи на боковую тропинку, где стояли две ребристые скамьи – точь-в-точь как в девяностых. Только вот тогда сидеть на них традиционным способом считалось почему-то зазорным: горожане взбирались на спинки, а места, предназначенные для сидения, беспощадно попирали ногами. Дикие времена, улыбнулся Зиновьев, но по привычке провёл ладонью по скамейке и внимательно осмотрел руку, прежде чем сесть.

Кругом скамеек густо росли ушастые лопухи – как если б тут были похоронены сплошные атеисты. Зиновьев положил руки на спинку скамейки, словно обнимая пространство, и почувствовал, как напряжение понемногу уходит. Ещё немного, и можно будет вернуться к машине – гулять-то ему особо некогда, пора начинать рабочий день!

Но тут рядом что-то зашуршало и перед депутатом выросла та самая женщина в длинной юбке, которая говорила про «самое не хочу». Сейчас она уже не показалась Зиновьеву миловидной – может, потому, что держала в руках большой пластиковый пакет, откуда торчали сорванные лопухи?