Здесь же Болотов, вспоминая деревню Илишкен, описывает, как проводилась фуражировка. «Далее памятно мне было сие место и потому, что я посылан был из оного для фуражирования, ибо как около сего времени сена были везде спрятаны и в селения свожены, мы же находились уже близко подле неприятеля, и нам полевым кормом довольствовать всех лошадей своих не было способа, то принуждены мы были кормить оных сеном, доставая его в близлежащих селениях, и посылать за ним всякий день команды с офицерами. Сии команды были для нас самые опаснейшие, и всякий благодарил Бога, когда хорошо с рук сойдет. Причина тому была та, что наших солдат, а особливо неслуживых людей, как например, погонщиков, денщиков и слуг офицерских, никоим образом удержать было не можно. Не успеешь приехать в деревню, как рассыилются они по ней, и вместо того чтоб сено скорее в тюки навивать, начнут искать и шарить по всем местам добра и пожитков, и никого сыскать не можешь, почему того и смотришь, что наскачут неприятельские гусары и изрубят в рассеянии и беспорядке находящихся. Однако я команду свою отправил благополучно. Деревня сия была хотя очень близка к неприятелю, однако самое сие и было поводом к предприниманию наивящих осторожностей. По счастию, нашли мы превеликие сараи, набитые сеном, и я, не распуская людей, велел как возможно скорее при себе набивать тюки и везти к армии, и хорошо сделал, что так поспешил, ибо не успели мы уехать, как в самом деле прискакали уже прусские гусары, но никого более в деревне уже не застали, а за нами гнаться не отваживались.
Впрочем, что касается до сего фуражирования, то всякому, не видавшему оного никогда, покажется оно весьма удивительно, и он не поверит, чтоб такое великое множество сена можно было увезть на одной лошади, а что того еще удивительнее – верхом; ибо надобно знать, что для скорейшего и удобнейшего привоза сена фуражируется всегда верхами, и из сена связывается два превеликие тюка или кипы, из которых каждая почти с маленький воз будет, и оба сии тюка на веревках перекидываются по седлу чрез лошадь поперек, а человек садится между ними и едет… как на возу сена, ибо сии тюки тащатся почти по самой земле, и лошади за ними совсем почти не видно. Мы сами удивились сначала, сие увидев, и люди наши не знали, как сено сим образом связывается; однако нужда научила и их скоро сему искусству»[176]
.И еще это место запомнилось Болотову, потому что русские «тут впервые увидели и узнали картофель, о котором огородном продукте мы до того и понятия не имели. Во всех ближних к нашему лагерю деревнях насеяны и насажены были его превеликие огороды, и как он около сего времени начал поспевать и годился уже к употреблению в пищу, то солдаты наши скоро о нем пронюхали, и в один миг очутился он во всех котлах варимый. Со всем тем, по необыкновенности сей пищи не прошло без того, чтоб не сделаться от нее в армии болезней и наиболее жестоких поносов, и армия наша за узнание сего плода принуждена была заплатить несколькими стами человек умерших от сих болезней»[177]
.Странно… Может, они ее с ботвой варили?..
Но вернемся к военным действиям…
Пока Стоянов и Краснощеков отвлекали немцев на себя, Кастырин 11 августа занял Алленберг и приблизился к самому Кенигсбергу, но словно убоялся своей дерзости и повернул назад. Демолин писал в рапорте, что Кастырин, «оробев, ретировался в самой скоростию своим корпусом, состоящем из 5500 казаков и калмыков», даже не пытался зажечь велауские склады, не подошел на милю к Кенигсбергу (впрочем, в Кенигсберге и так была паника)[178]
.Главное командование казаков не подстегивало, не послало их «наводнить» окрестности Кенигсберга в тылу прусских войск. Исследователи отмечали «крайне боязливое пользование нерегулярными войсками»[179]
, «крайне вялое, нерешительное пользование русскими массой нерегулярной конницы»[180]. Это вялое и боязливое использование казаков и «инородцев» исследователи объясняли «просто боязнью последствий народной войны, разорения края и страха пресловутой фразы (что часто вредило нам и впоследствии) – «что скажет Европа» в смысле произведенного нами якобы «варварства»[181].