Казаки

— Православии христиане! Добрый народе украино-малороссийский! Приходыть нам наш останний час! Не можно уже нам стояты за свою волность. Самы видаете: скильки лит стояв я за неи и чого не робыв: и туркив, и татар заклыкав, але бусурмане имъя наше христианське ненавы-дячи, не щиро нам давалы помичь, думаючи об тым едыне, як бы наш край у вишню неволю пид себе эагорнуты.. Куды ни повернемось, усюды нам боляче и гаряче. Украина сёго-бочна спустила. Народ, який зоставсь не побытый вид чужого меча, розбигся, покынувши батькивськи осели. Ни с ким стояты. Зосталось просыть милосты и ласкы у билого православного царя. Видимо то усим, що моя думка була здавну така, що не ма нам лепшои доли, як зоставатыся пид высокою рукою царського пресвитлаго велычества, едыного православного монарха на свити. Тильки тому пе-решкодою було те, що православный цар не приймав нас, а розказовав нам, щоб мы покорни булы ляхам. А мы пид ляхамы буть не хотилы и згодыться з ными нам не як не можно було, бо ляхи велце зрадлыви люде и на змови своий не стоять. До того и старшина наша не вся змовля-лась на тым, щоо одностойно цареви слуговать и покирны-ми буть, боячись за свои волносты. Торик, як самы знаете, присягалы мы на виру православному цареви перед кошо-вым запорозькым Сиргам, але царському пресвитлому ве-лычеству тая наша прысяга не приймовна, и тепер посылае православный цар свою вийськову сылу, щоб мы присяглы перед гетманом Иваном Самойловичем и царським боярином князем Григорием Ромодановським, и перед ными с себе гетмансьтво свое зложыли. Быться нам негодыться, да и ни з ким до бою таты. Покладаймось цале на ласку цар-ського пресвитлого велычества, с тым едыне варунком, щоб нас при нашим бидолажним житии и при наший щуплий худоби зоставыли. Така моя думка, панове громадо!

— Згода, згода! — раздалось множество голосов.

— Нема згоды! — раздался в толпе один резкий голос, а за ним голосов двадцать, как эхо, повторили:

— Нема згоды!

— Кто крычыть: нема згоды — нехай выйде и скаже: що ж нам дияты и куды обернутысь? — сказал Дорошенко.

— Пид турком лепш буде! — закричал кто-то.

— А чому до ляхив не послаты? — раздался голос Шульги.

— К чортовому батькови ляхив! — крикнул брацлавский полковник Булюбаш: — Кто ще скаже, щоб нам ко-рытысь ляхам, того мы каминюками побъемо!

— Ляхи наши прирождении вороги! — кричали другие.

— Красче чортови корытысь, ниж ляхови! — повторяли иные. — Нема з ляхами згоды и до вику-до суду не буде! .

— Я бачу, сказал Дорошенко, — що все вслыке множество чыгирынського люду хоче покорытыся воли православного монархи, царського пресвитлого велычества. Так я поииду до гетмана Самойловича, поклонюсь ёму и здам свое гетмансьтво, выпрохавши тильки, щоб вас з осель ваших гвалтом не выводыли. А сам куды роскажуть мени иихать, туды й поииду. Простить мене, братия, аще в чым яко чоловик прогришився проты вас всих в обець, и проты кажиого особно; и я всих тых прощаю, аще кто проты мене зло мыслыв! ‘

— Нехай Бог тебе покрывае своими святыми крыла-ми! — провозгласила толпа.

Священники в ризах вышли со крестами в руках. Понесли вперед евангелие, образа, хоругви. Дорошенко сошел с своего коня и сел в поданную коляску. Многие видели, что у него на глазах сверкали выступившие слезы.

Коляска Дорошенка медленно ехала за крестным ходом. Позади коляски и по бокам ее ехало, шло и бежало множество народа обоего пола: те следовали верхом, другие в повозках, большая часть пешком. Были тут седовласые старцы, были и недарослые хлопцы. Под звуки колоколов шествие это вышло из ворот города и потянулось к югу. При переезде через казацкий стан караульные окликали шествие. Был ответ: гетман Петр Дорошенко едет в войско царского величества сдавать свое гетманство! Дорога, окаймляясь рядами курганов, памятников глубокой старины, которых такое множество вокруг Чигирина, привела в яр, посреди которого протекала речка Янчарка. По берегу ее белели полотняные шатры великорусского отряда. Перед шатром предводителя Григория Ивановича Косагава стоял стол, на котором лежали крест и евангелие. Косагав уже дожидался Дорошенка, стоял в малиновом кафтане, расшитом золотыми травами, с козырем, украшенным жемчугом; на голове у него была остроконечная подбитая соболем шапка. Около Косагава стояли великорусские начальные люди и малороссийские полковники, прислаиные к Чигири-ну. Крестный ход уже достиг своей цели; хоругви и образа блистали под лучами яркою солнца. ^

Подъехала наконец к шатру коляска гетмана.

Дорошенко сошел на землю. За ним вынесли из этой коляски бунчук и булаву во влагалищах; бунчук поставили близь стола, булаву положили на столе.

Дорошенко, приблизясь к Косагову, поклонился, прикоснувшись пальцами до земли и сказал: