Каждый день

– Подруга, ты чего это с уборщиком дружбу водишь? – спрашивает Андерсон.

– Да уж, ведь он мог нас заложить учителям! Ты о чем думаешь! – поддерживает Райли.

– Н–о–о…вы сами! – пытается защищаться Эн Мари.

– Никаких но! Это правила нашей школы! Соблюдая их, ты станешь звездой, а если нет – будешь, как этот уборщик…бедной и забытой! – продолжает Андерсон.

– Какая мудрая мысль…философия прям… – иронизирую идя вслед за ними я.

Еще примерно минут десять эти подружки, из разговора которых я узнал, что Андерсон зовут Лена, а Райли зовут Эмели. Как забавно, снова услышать это имя. А рыженькую зовут Дебора, она к слову продолжала испуганно стоять и молчать. Зато эти двое показывали мастерство своего ораторского искусства, что помогло мне примерно понять иерархическую и элитарную структуру нашей школы. А точнее, старших классов. Они, в свою очередь, составляют класс «красавиц», которые входят в, так называемое «общество звезд». Анна Мария стала невольной заложницей своей красоты, ибо: ее признало красавицей все мужское общество и пол школы знает о влюбленности Уильяма в Эн Мари. Похоже на какую–то политическую борьбу кланов или партий в ранних США конца XVIII и начала XIX веков. Подростки с чертами аристократов, что может быть хуже для просвещённого и демократического общества нашей великой нации, хотя я иронизирую.

Но потом разговор этих «аристократок» переместился в сторону мальчиков, кто кому нравится и все вот это прочее.

– От этих сплетней умереть можно… – продолжаю вставлять свои фразы я.

Ну и наступила очередь Анны рассказывать о своих симпатиях. Вернее, как рассказывать, выслушивать хвалебные речи о «школьном Цезаре», Уильяме.

– Нам что, больше поговорить не о чем!? – с улыбкой и смехом говорит Анна Мария.

– А что, о чем еще? О поэзии как ты что ли…ха–ха–ха! – комментирует Райли.

– Тем более, Вильям по уши в тебя влюблен. А? Чем не кандидат! Считай «мисс винсенская школа» получишь! – с гордостью продолжает нахваливать Лена. – Он красив, умен и думаю богат!

– Это не все что нужно для хорошего парня! Многие забывают про искусство…литературу, живопись… – продолжает утверждать Анна.

– Какие–то у тебя…странные мысли о парне…того и гляди тебе должен нравится наш уборщик! – смеется Эмели.

И тут моя голова ухватилась за слово «живопись». Никогда не думал, что девушке может нравиться парень, который увлекается живописью. Хотя после хиппи и графитиста, который отождествлял себя с Пикассо, меня трудно чем–то удивить.

Одновременно с этим, Дебора перебила разговор этих двух юных леди и поспешила забрать Анну Марию на урок, мотивируя это тем, что все–таки один урок посетить надо, чтобы не сильно приставале. Какой все–таки это был гениальный ход, сработало быстро. Моя слежка подошла к концу, а в прочем, как и этот урок. Но даже после всего вышесказанного, Дебора и Анна что–то обсуждали, но мне это уже было не интересно.

Пока девушки расходились по кабинетам, мне в голову пришла мысль. Вот такая неожиданная и безрассудная мысль, словно лампочка над головой в мультике. Надо помочь Глену с его этим искусством, это должно с подвигнуть девушку на симпатию к моему другу, а самого Ена – к долгожданному смелому шагу. Пока это единственное, чем он может ее привлечь. Да и для меня это идеальный шанс развлечься. Чем призрак не шутит…

Не став долго думать, я оказался в классе, где в данный момент сидел Ен с Палмером, на уроке. Он писал какую–то контрольную, хотя меня это не сильно волновало, так же, как и не волновал учитель, говорящий фразу о том, что от результатов теста зависит ваше будущее. С порога я, не дожидаясь звонка, крикнул в сторону Глена – ладно, я согласен быть твоей картиной!

От удивления он плюнул карандаш, который он пытался съесть. Того и гляди, у него также выпадут глазные яблоки и он наглядно покажет действие законов Ньютона в игровой форме.

– Кончай есть карандаши, девушкам это не нравится, а вот мужчины с кисточками и мольбертом очень даже… – иронизирую я.

Звенит звонок и Ен сдает свой листок учителю и спешит ко мне. Своими очами он проводил меня взглядом до пустого места, чтобы он смог мне нормальной что–то ответить, а с улыбкой следовал этому. Постоянно чувствую в себе какое–то превосходство, когда ловлю себя на мысли, что мне не страшно присутствие людей, глазеющих на тебя.

– С чего это тебя резко повернуло в другую сторону, а? – резко спрашивает меня, выбежавший из класса Глен.

Палмер даже оглянуться не успел, как его друг смылся и стал разговаривать с пустотой, которую он зовет Дэвид. Топтался на месте, словно он в поисках мысли, которую забыл. Ен же решительно настроен узнать у меня причину моего нового решения. Но кто же я такой, чтобы рассказывать все? Зачем мне это нужно, человек не все должен узнать сразу, должно наступить определенное время, либо настанет момент, когда ему эта информация банально не понадобиться. Вот я этого и жду.

– Можно сказать…появился интерес… – отвечаю на вопрос Глена я, умалчивая реальную причину. Не все люди должны знать.