Читаем Кевин Гарнетт. Азбука самого безбашенного игрока в истории НБА полностью

Я не должен ждать. Я мог прямо сейчас побежать к Волку и сказать ему, что в вопросе колледжа все ставки отменяются.

Волк был настроен немного скептически. «Ты уверен? – спросил он. – А как же Северная Каролина? Как же Мичиган? Как же твоя мечта поиграть в студенческий баскетбол?»

Волк был прав. Эта мечта жила в моем сердце еще с тех игр на подъезде к гаражу Билли в Молдине, когда я притворялся Си-Уэббом, а он Леттнером.

«Мечты меняются, – сказал я Волку. – Эта новая мечта – то, за что я могу ухватиться. Прямо сейчас».

Волк умел говорить, но Волк также был человеком мыслящим. Я видел, как он размышляет обо всем, что я сказал. Я почти слышал, как он думает. А потом проступила улыбка. Улыбка сказала все.

«Что ж, – сказал он, – может, ты и не ошибаешься».

Мне тоже пришлось улыбнуться. Волк торопливо посерьезнел.

«Я чувствую, что я прав, – сказал я. – Я нутром чувствую».

«Если ты готов, здоровяк, я тоже готов. Никто такого раньше не делал. Не здесь точно. Но если кому это и под силу, так это тебе. И я буду с тобой рядом».

Isolation / Изоляция

Пока я пытался принять решение по поводу пропуска учебы в колледже и выхода на драфт, я испытывал глубокое ощущение изоляции. Баскетбол полон терминов, объясняющих состояние человека: «подбор», «ассист», «защита», «владение», «отрыв», «ловушка». Эти термины – одна из причин, по которым игра служит отличной метафорой жизни. В баскетбольных терминах «изоляция» – это когда мяч у тебя, а остальные игроки твоей команды расчищают тебе путь, чтобы дать тебе обыграть твоего опекуна один в один. Его используют в героическом контексте. Мифология американских ковбоев. Дуэль на револьверах. Двое мужчин, стоящих друг напротив друга на пыльной улице, где ветер гоняет перекати-поле, – и лишь один из них уйдет оттуда живым. Но меня этот миф не цеплял. Мне он виделся скорее эгоистичным, чем героическим. Я гораздо больше предпочитал полагаться на своих партнеров.

И в повседневной жизни было то же самое. Мне не нравилось быть в изоляции. Мне нравилось окружать себя людьми. Мне нравилось полагаться на их советы. Но чьему совету я мог довериться, когда нужно было принять важнейшее решение в жизни? Прежде чем к кому-либо обращаться, я тщательно навел справки.

В конце шестидесятых Спенсер Хэйвуд поборол запрет, гласивший, что игрок не может присоединиться к команде NBA, не окончив учебу в колледже. Дело дошло до самого Верховного суда, где Хэйвуд победил.

Затем в 1974-м Моузес Мэлоун перепрыгнул из старшей школы прямиком в Американскую баскетбольную ассоциацию. Год спустя, в 1975-м, Дэррил «Шоколадный Гром» Доукинс и Билл Уиллоуби последовали его примеру, перебравшись из старшей школы уже в NBA. И больше никого следующие два десятилетия. Никто больше не пытался это повторять.

Я основательно исследовал предмет. Я прочитал все о Спенсере, Дэрриле и Билле. Я сходил в библиотеку, занял машину для микрофильмов и изучал на ней старые журнальные статьи. Я читал длинные интервью с ними. Я хотел узнать, как на них повлияло их решение. Однако больше всего меня укрепила в моем мнении встреча с самим Биллом Уиллоуби.

Прежде чем разыскивать его номер телефона, я перечитал его историю. Уиллоуби никогда не имел такой статистики, как Доукинс, и не имел такой метлы, как Шоколадный Гром. Мало у кого он был. Доукинс изобрел трэш-ток в современном его виде тем, какие прозвища он раздавал своим сокрушительным данкам. Моим любимым был «ТурбоСексофонный Восторг». Но Билл Уиллоуби не был никаким второсортным игроком, что бы там ни говорили люди. Люди приводили его в пример, когда рассуждали, почему не стоит идти в профессионалы прямиком из старшей школы. Они говорили, что, если бы он пошел в колледж и отшлифовал там свой талант, он бы добился большего успеха. Но эти люди могли иметь расовые предрассудки или просто хотели лишить молодых чернокожих мужчин их автономии. Что было бы, если бы пропустить колледж решил белый пацан? Что, если бы это сделал Ларри Бёрд? Что, если бы он решил отбрить Университет Индианы и сразу начать делать бабки? Гарантирую, что они говорили бы совсем другое. Гарантирую, что хвалили бы его за умный деловой ход.

Это правда, что Билл Уиллоуби никогда не набирал больше семи очков в среднем за сезон, но он отыграл восемь сезонов, и он явно не продержался бы в лиге так долго, будь он лохом. И настоящие баскетбольные гики вроде меня знают, что он входит в число всего лишь горстки игроков, которым удавалось блокировать «скайхук» Карима. Чувак был ростом 2,03 при росте Карима в 2,18.

В общем, я решил позвонить Биллу Уиллоуби. Он слыхом про меня не слыхал. Ему было тридцать восемь, и жил он в Тинеке, Нью-Джерси. В то время мне казалось, что тридцать восемь – это древность. Теперь я осознаю, как молод человек в этом возрасте на самом деле. И лишь теперь, когда пишу эту книгу, я осознаю, что у него была та же фамилия, что и у мисс Уиллоуби, поддержавшей меня в Молдине. Вероятно, между Гарнеттами и Уиллоуби существует некая загадочная синергия. Уиллоуби были ангелами в моей жизни.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее