Кевин Гарнетт. Азбука самого безбашенного игрока в истории НБА

Канье и Jay-Z сделали песню Отиса Реддинга «Try A Little Tenderness» эпицентром своего трека «Otis», вышедшего в 2011-м. Отис выпустил свою тему в 1966-м, в те времена, когда от нее перлась моя бабуля Мил.

Мой любимый DMX полагается на помощь Билла Уизерса и его «Ain’t No Sunshine», когда читает свой собственный «No Sunshine».

Lil Wayne отдает дань уважения своей соул-мамочке, легенде R&B Бетти Райт, читая рэп поверх ее пения – трек называется «Playing With Fire».

Целые поколения пересекаются в хип-хопе так же, как они пересекаются в баскете.

Карим «сэмплирует» Уилта. Чарльз «Round Mound of Rebound» Баркли сэмплирует Уэса Ансельда. Ларри Бёрд байтит у Рика Бэрри. Энтони Дэвис оглядывается на Джерри Лукаса. Дирк Новицки походит на современную версию Арвидаса Сабониса. Следите за поколениями игроков от Оскара Робертсона и Мэджика до Джейсона Кидда. Алонзо Моурнинг равняется на Билла Расселла. Все и каждый впитывают все то, что выдавал на площадке Эрл «Жемчужина» Монро. Я ориентируюсь на Криса Уэббера, а тот, в свою очередь, на Деррика Коулмена.

Все поколения становятся одним поколением.

Накопление.

Преемственность.

Процесс, в котором былое совершенство порождает новое совершенство, совершенство другого рода; процесс, в котором звуки музыки в эфире радио и увиденное на площадке связывают между собой больше человеческих жизней и эпох, чем можно сосчитать. Эта связь коренится в уважении. Эта связь держится на любви.

Kingdom Hall / Зал Царства

см. Arrival; The Book of Job; Cosmetology; Homework; June 28, 1995; Questions

Kobe / Коби

Я никогда не мог себе представить, что он умрет раньше меня.

Я пишу о Бине и испытываю столько чувств разом. У меня до сих пор трудности с тем, чтобы осознать и принять то, что произошло. Я отказываюсь верить. Все случилось слишком внезапно. Слишком жутко. Слишком болезненно, чтобы это переварить. Но как только я примиряюсь с этим чудовищным фактом, боль постепенно сменяет чувство гордости – гордости за то, чего достиг Кобин, а еще чувство благодарности за то, что он был в моей жизни и стал мне братом.

Первый раз мы с ним встретились в Филли, на арене «Спектрум», в мой дебютный сезон в лиге. Мне нравился «Спектрум» за то, что там было темновато, а кольца были подвешены низко. Я провел достойный матч и уже ушел с площадки, а когда зашел в раздевалку, увидел, что он сидит на моем стуле.

«Че как оно, KG? – спросил он. – Я Коби».

«Здаров, – парировал я. – Но почему твоя жопа восседает на моем стуле? А ну-ка свалил нахер с моего стула».

Он быстро вскочил на ноги, и мы немного посмеялись. Он был очень оживленным, невоздержанным, как маленький мальчик. Он был весь на взводе. Я видел, как вместе со словами у него изо рта вылетает слюна. Он пер на меня напролом.

Мы были подростками. Ему было семнадцать. Мне девятнадцать. Я уже был в лиге. Ему оставался год до прихода в нее. Он собирался сделать то же, что сделал я – из старшей школы пойти прямиком на драфт, – поэтому мы с ним сразу сошлись. Я никогда не встречал человека, который задавал бы так много вопросов. Один вопрос вылетал за другим.

«А там правда играют так агрессивно, как кажется?»

«Да, черт возьми, играют очень агрессивно».

«А быть новичком это жестко?»

«Жестко не то слово».

«Что ты имеешь в виду?»

«Там нужно зарабатывать уважение тяжелой работой. Нужно уметь постоять за себя перед лицом ветеранов, которые видят в тебе угрозу. Там тебе надерут зад, если не будешь отстаивать свое».

«У тебя есть шайка? Есть свои люди?»

«Есть люди, но я скорее из чуваков, что себе на уме. Я вижу, что ты более общительный парень».

Я оказался прав. Кобин был моим младшим братом. Он был экстравертом. Я – интровертом. Его отец был баскетболистом и помог ему пройти весь этот лабиринт.

Позже, когда мы сблизились, он стал рассказывать мне истории про итальянскую лигу. Начинал балакать по-итальянски. Было уморительно. Но во время тех бесконечных разговоров в раздевалке в уик-энды Всех Звезд и совместных обедов мы дожидались, пока все пресс-мероприятия завершатся, и садились в коридоре поговорить – просто два баскетболиста трещат о своем. Тогда-то Бин и рассказал мне о трудностях, которые испытал, пытаясь вписаться в американскую жизнь после стольких лет в Европе. Причем вписаться не просто как американский ребенок, а как чернокожий ребенок. Он пережил собственный культурный шок, прежде чем шокировать остальной мир. Мы с Бином взрослели по-разному, но в каких-то вещах я видел в нем улучшенную версию себя. Он основательно навел справки.

Он мог бы подойти к самым разным чувакам, чтобы впитать от них знания о лиге. И я знаю, что он так и делал. Но мысль о том, что одним из первых он подошел ко мне, делает меня счастливым.