Кевин Гарнетт. Азбука самого безбашенного игрока в истории НБА

Сердце у меня начинает бешено колотиться. Прыгаю в тачку и следую за кортежем. В нем по меньшей мере десять машин. Еще одна мечта сбывается.

Пэйсли представляет собой гигантскую комбинацию из музея, спортзала, танцплощадки, офисного комплекса и концертного зала. Мы приехали в эту берлогу, и тут Принс куда-то пропал почти на целый час. Мы засели в той секции, что отведена под концертную площадку. Большая сцена, много пространства, никаких стульев или кресел. Все стоят. Все предвкушают. Все ликуют, когда группа музыкантов выходит на сцену, а за ними следом выходит Принс. Он переодел наряд. Теперь он в полностью черном с золотыми блестками одеянии и серебристых сапогах, доходящих ему до бедра. Кажется, будто он готов хоть сейчас выступать на СуперБоуле, хотя на самом деле его ждет зал в пятьдесят – шестьдесят человек. Долго ждать не приходится.

Бум! Дело пошло. Он исполняет старые вещи типа «Kiss» и «Let’s Go Crazy» и более новые типа «Cream», но также играет нам новое дерьмо, которое никто из нас еще не слышал. Он не рассылает свои новые песни почтой; он играет так, словно на кону стоит его жизнь. Гитары вопят, он поет своим запредельным фальцетом, падает на шпагат, стремительно переключается с одного качающего ритма на другой. Принс играет не час и даже не два, он выдает три-четыре часа шоу нон-стопом. Мы измождены сильнее, чем он сам. Мы никогда не видели и не слышали ничего подобного.

А этот чертила даже не устал.

«Дайте мне переодеться, и мы все пойдем завтракать», – говорит он.

Час спустя мы выходим из Пэйсли прямиком под палящее солнце. На часах 10 утра! Почтальоны развозят посылки. Новый день уже начался, а я под нереальным кайфом от его волшебной музыки, что до сих пор циркулирует по моим венам.

Отправляемся в близлежащую забегаловку на яичницу с беконом. Принс, еще трое братьев и я. Принс не ест мяса. Только томаты и немного салата. Я заказываю овсяных оладий и бекон. Он поддразнивает меня. Задает вопросы. Хочет еще поговорить про баскет. Клево. Будем говорить обо всем, о чем он хочет. Он дает мне расклад по Минни – рассказывает, как меняются районы и почему ему нравится держаться подальше от города.

«Мне нравится смотреть на происходящее со стороны, – говорит он. – На расстоянии тебе открывается иная перспектива».

Я разделяю его мнение и вспоминаю, как пацаном в Николтауне смотрел поверх деревьев на машины в отдалении.

Принс переключается с темы географии и углубляется в понятие чакр. Я никогда не слышал этого термина раньше. Я заворожен. Он рассуждает о йоге, визуализации, проявлениях мысли, что материализуется в реальности, дыхательных упражнениях. Он шарящий тип. У него глубокий звучный голос. Он говорит волнами. Так что эти волны можно буквально увидеть глазами. Так же, как пением он привлекает твое внимание каждой нотой, так же и в разговоре – привлекает тебя каждой фразой, затягивая все глубже. Каждое слово – правильное слово. Разговор становится тяжеловеснее, когда он узнает, что меня воспитывали в вере «Свидетелей Иеговы». Это было за несколько лет до того, как он официально примкнул к учению, но уже тогда было видно, что он погружался в веру. Братья из «Свидетелей» общаются друг с другом в определенной манере. Мы говорим истиной. Говорим словами из Писания. Я там не за тем, чтобы спорить с ним. Главное то, что я понимаю, откуда эти мысли в нем. Он нашел что-то, в чем нуждался. Я это понимаю. Он понимает меня. В моих глазах, в моем прошлом опыте он отчасти видит себя. Мы – забавный дуэт. Я почти на полметра выше него. Но он мой старший брат, он больше меня во всех смыслах. Я энергичен, но он еще более энергичен в своей уникальной чарующей манере. Он – живое доказательство того, что масштаб личности никак не связан с ростом человека. В каком-то смысле Принс был самым высоким типом из всех, кого я встречал. Он возвышался надо всеми.

Мне не приходится говорить ему, что его треки, сделавшие меня его ярым фанатом, были песнями про отлиз киски и дрочку. Я осознаю, что он давно вырос и возмужал, что теперь ему не нужно выпячивать все это дерьмо так, как он делал это раньше. Он вышел на сцену и захватил мировой рынок. Он не боялся распускать волосы. В буквальном смысле. Не стеснялся заплетать в волосы бигуди. Не стеснялся выглядеть менее мужественно. У него были мягкие черты, которые выделяли его. Он подчеркивал их. Он сделал метросексуальность модной, придал ей уверенности. Дамочки любили его. Типы копировали его. Он сотворил свой образ таким, каким хотел его видеть. На хер культуру. Он изменил ее целиком. Он всегда был на коне.

Те концерты экспромтом в 4 утра в Пэйсли были, конечно, крутыми, но еще круче было шоу под открытым небом, которое он закатил в Центре «Минни» у входа в знаменитый клуб из Purple Rain – First Avenue. Мне повезло посидеть на сцене. Я взглянул вокруг и увидел людской океан, тянувшийся до самого «Таргет-Центра». Казалось, что все население Миннеаполиса встало плечом к плечу, чтобы увидеть, как этот тип играет свои вещи.