Хамелеонша

С каждой перевёрнутой страницей оно тяжелело, а мои шея и плечи затекали от напряжения. Камиза прилипла к спине, кончики пальцев заледенели, щёки, напротив, пылали, а в висках толчками гремела кровь. Смачиваемый палец оставлял во рту сладковатый кисель пергамента. Я ощупала взглядом стол в поисках чего-то тяжёлого или острого. Ничего… Только бесстыжая книга и шелест страниц.

Мужчины и женщины вперемежку с животными и фантастическими тварями, по двое и целыми группами, выпяченные груди, полуприкрытые глаза, запрокинутые головы, потные извивающиеся тела, искажённые, как в агонии, лица… Вскоре все эти картины перетасовались в сознании и сплелись в единое огромное полотно стонущих, гладящих, целующихся, совокупляющихся людей и нелюдей. Отголоски их соития оседали на пальцах золотистыми крупинками отслоившейся краски.

Я снова потянула подушечку в рот, чтоб разделить слипшийся разворот, как вдруг волосы скользнули в сторону и опустились всей массой на левое плечо, а к обнажившейся шее сзади прижались горячие губы, лаская позвонки, посылая импульсы до кончиков пальцев ног. Широкая ладонь собственнически легла на грудь и сдавила, впечатываясь перстнем в сосок через ткань. Я с судорожным вздохом развернулась и тут же оказалась притиснута чужими бёдрами к столу. Бодуэн нависал, упираясь кулаками в дубовую поверхность. Мерцающая радужка размылась, в зрачках плавилась, взметаясь и оседая, серебристая взвесь.

Он наклонился и легко провёл кончиком языка по моей верхней губе, передавая вкус тернового вина и своего желания. Стены качнулись, и что-то горячее и сладкое скользнуло в низ живота и осталось там тлеть. Я выставила ладонь, пьянея от его запаха и то ли отталкивая, то ли цепляясь за тесёмки туники.

– Не на-адо…

Протяжный, с придыханием, отказ прозвучал призывнее стона, и Бодуэн это услышал. Придвинулся, зажав руку между нашими телами, куснул за ухо.

– Надо.

Потянул за волосы, принуждая отклониться назад, подставить шею, ключицы. И тело покорилось его воле, как инструмент настройщику, рука безвольно сползла, уцепившись за край стола. Я, дрожа, выгибалась, чтобы ему удобнее было целовать. Чуть обветренные губы то едва задевали кожу, то жадно с нажимом раскрывались, заставляя покрываться мурашками в предвкушении, где и каким будет следующее прикосновение.

Золотистый полукруг света на стене мигнул, и фитиль с тихим шуршанием уполз в озерцо воска, погрузив комнату в полумрак, в котором ещё отчётливее проступили звуки: наше громкое прерывистое дыхание, шорох трущихся друг о дружку одежд, скрип стола…

Сильные пальцы нетерпеливо стащили, почти содрали с моего плеча платье, открыв кожу, неправдоподобно белую на фоне чёрного бархата платья, с оттиском тугой шнуровки. Бодуэн повторил узор бороздок ногтем и тут же прижался губами, разглаживая, залечивая след от рукава поцелуями и лёгкими укусами, от которых я вздрагивала и невольно подавалась навстречу. Не прекращая целовать, дёрнул ткань ниже, оголяя правую грудь, и надавил языком на набухший сосок, вырвав глухой вскрик.

Почему-то вид одной белеющей в полутьме груди, с блестящими островками слюны, показался мне непристойнее, чем если бы он обнажил сразу обе…

Я откинула голову и зажмурилась, гася закипающие в уголках глаз слёзы напряжения и борясь с желанием скинуть с себя платье, чтобы почувствовать его губы на каждом дюйме кожи. До хруста суставов стиснула край стола.

А Бодуэн уже опускался ниже, прихватывая зубами и целуя через ткань, под грудью, в живот, ниже, ещё ниже, одновременно подтягивая наверх мой подол, пока не смял его на поясе. Потом развёл мне колени и поцеловал между ног, прямо сквозь тонкое льняное полотно, сообщая лону влажный жар. Я охнула и попыталась их сомкнуть.

Что он делает?!

Но Бодуэн не позволил, впившись пальцами в бёдра. Подсадил на край стола, содрал с меня брэ вместе с одной туфлей и снова поцеловал внизу, уже без преграды, ослепляя контрастом.

Когда горячий язык коснулся открытой плоти, я захлебнулась стоном и выгнулась. Потолок завертелся, опрокидываясь на меня и взмывая обратно. Ноги дрожали, я бестолково металась руками по столу, не зная, куда их деть. Наконец запустила одну Бодуэну в волосы, чтобы оттолкнуть, но вдруг обнаружила, что прижимаю его голову к раздвинутым бёдрам.

Лицо горело от стыда и возбуждения, от движений его рта, то мягких и обводящих, то интенсивных, проникающих. Не знала, что мужчина тоже может касаться женщины подобным образом… Обратное видела как-то на задворках трактира, не только на недавней иллюстрации, а то, что происходит сейчас… грязно, ужасно! Ужасно, что мне это так нравится… или не нравится? Подташнивало при мысли, кто это делает, а вдоль спины прокатывались колкие искры, отдаваясь сладкими спазмами в сосках.

В глазах темнело, реальность ускользала всё дальше, и я, собрав остатки воли, оттянула Бодуэна от себя за волосы. Едва узнала запрокинутое лицо: в абсолютной белизне глаз колыхалось разделённое на двоих сумасшествие. Он подался было обратно, но я с силой дёрнула пряди.

– Перестаньте, мне противно…