Хамелеонша

– И ты прости… я так испугался.

Я даже о своём странном плаче забыла: Людо никогда ничего не боялся и уж тем более не признавался в этом вслух. Объяснением тут могло быть единственно его состояние.

– Знаю, Людо, я тоже испугалась! Так сильно испугалась в галерее, когда…

– Не там…

– А где? – ласково спросила я, промакивая ему лицо платком.

– На пиру… Когда ты мне это сказала… я испугался, что убью тебя прямо там.

Моя рука замерла, а потом возобновила осторожные движения.

– Но ты ведь никогда бы этого не сделал, правда? Знаю, что не сделал бы…

Он с булькающим стоном перевернулся обратно, начиная по новой, хотя там давно уже должно было все закончиться.

В эту ночь мы спали наоборот: я лежала сзади, обнимая Людо и прислушиваясь к его дыханию, неровному даже во сне. Чуть оттянула ему рубаху на спине, провела по едва заметным белым следам и поцеловала их.

У меня, как ни странно, полностью сошли, а вот у него до сих пор остались, не слишком явные – только если присмотреться. Брат как-то предлагал и мне заново нанести, но я отказалась: детство прошло, уже не до глупостей.

Я замычала, болезненно морщась – большего деревяшка в зубах не позволяла.

Но Людо и так понял вопрос.

– Сейчас, почти закончил. Всё, готово… «О» ведь вот так пишется?

Я взглянула на закорючку на земле и вскочила, выплюнув деревяшку и заорав:

– Людо!! Мать твою!

Он покатился со смеху.

– Видела бы ты своё лицо! Да правильно я всё написал, правильно!

Я приблизилась к воде и, извернувшись, заглянула через плечо. Увидев отражение, выдохнула с облегчением: действительно правильно. Коряво, но правильно.

– И больше не ругайся. – Он несильно шлёпнул меня по губам тыльной стороной ладони, передал нож и плеснул на ранки пригоршню воды, смывая кровь, которая тут же снова проступила. – Женщине не пристало.

– Так я сестра, а не женщина! – возразила я, осторожно возвращая платье на плечо и стараясь не морщиться при Людо, как какая-нибудь неженка.

Железный аргумент на сей раз не возымел действия.

– Всё равно.

Я пополоскала клинок в ручье, а он тем временем стянул свою котту.

– Нянюшка обожгла руки…

– Да, я слышал. Теперь ещё несколько месяцев не сможет стегать тебя ивовыми прутьями.

Вытерла лезвие о подол.

– Зачем, Людо? Она всего лишь выполняла приказ отца.

– Но ей это нравилось. Нравилось бить тебя.

Тут не поспоришь…

Мы поменялись местами.

Я плюнула на подорожник и повозила по его спине, расчищая фронт работ.

– Давай и мне на лопатке? Тоже всего-то, – он посчитал на пальцах, – четыре буквы.

– Четыре? – вздёрнула брови я в притворном удивлении и поудобнее перехватила нож. – Меня зовут Анна-Лорелея.

Протянула деревяшку, но Людо равнодушно отвернулся.

– Не надо. И кстати: отличная была идея…

Я шевельнула лопаткой.

– А то.

Все вскрылось, когда настало время меня купать.

– Что ж ты наделал, изверг проклятый! – голосила кормилица, но трогать брата не решалась – слуги боялись Людо, особенно после случаев с мэтром Фурье и нянюшкой. – Козочка моя… Кто ж её теперь замуж такую возьмёт?!

– Тише, Колетта! – молила я. – Ну, пожалуйста! Ну, не говори отцу…

40