Так он перетирал и шлифовал, ублажал и трахал его очень долго, прежде чем, наконец, накрепко связав его опаляюще горячим затяжным поцелуем и подавив стремительным и властным напором, Мо Жань безжалостно пригвоздил часто и тяжело дышащего, затраханного им до беспамятства Чу Ваньнина к полу и закрыл ладонью его рот и нос, так что на виду остались только его затуманенные страстью глаза.
Он очень мощно толкнулся еще пару раз, а затем свирепо вогнал член так глубоко, что от такого натиска упирающиеся в пол пальцы ног Чу Ваньнина даже слегка побелели.
— Пора кончать… Ваньнин… это ведь здесь?
Под давлением этой сводящей с ума звериной мощи Чу Ваньнин был уже на грани помешательства, обе его руки бессильно лежали на холодном камне, а полностью открытое Мо Жанем тело трепетало от возбуждения и боли.
Мо Жань хрипло и тяжело дышал, его голос был полон похоти, а зрачки широко открытых глаз черными и глубокими, словно бездонные колодцы. Он обхватил ладонью лицо Чу Ваньнина и, развернув в профиль, снова спросил:
— Здесь? Да?
Большая налитая кровью головка уперлась в то самое место, глубоко скрытое в теле Чу Ваньнина и хватило одного толчка, чтобы его закрытые глаза тут же широко распахнулись. Уголки глаз феникса немного покраснели, отражая его упрямое нежелание смириться с унижением и позором…
Тело под Мо Жанем прошила волна дрожи, однако большие руки тут же крепко обняли его, а потом ухо Чу Ваньнина обжег горячий сбивчивый шепот:
— Не двигайся, золотко, я сейчас кончу… ах…
Кончая, Мо Жань тихо и хрипло застонал, после чего мощная струя густых любовных соков излилась в самые потаенные глубины тела Чу Ваньнина. Подхваченный волной его экстаза Чу Ваньнин тоже не устоял и, закрыв глаза, выгнулся дугой от сводящего судорогой тело оргазма. Казалось, что в этот момент его сначала словно прошило молнией, после чего тело охватила неописуемая истома, а душа воспарила за пределы бренной оболочки.
— Ваньнин, тебе приятно? Я ведь смог доставить тебе удовольствие?
Какое-то время Чу Ваньнин не мог не только ничего ответить, но и даже выругаться как следует.
Он давно уже утратил способность ясно мыслить и просто лежал, широко раздвинув длинные стройные ноги, между которыми повсюду была сперма его ученика…
Впоследствии они часто занимались этим снова в зале приемов: на троне, на полу, и на ступенях, и даже просто у стены. Дикость и необузданность Тасянь-Цзюня были разрушительны и почти убийственны.
Если двое занимаются таким сексом по обоюдному согласию, то это совокупление можно смело назвать головокружительным экстазом. Даже если в основе этой связи лежала месть и желание унизить, она все равно могла доставить неземное удовольствие.
И вот сейчас в глубинах горы Цзяо Тасянь-Цзюнь внимательно всматривался в изможденное, но такое ясное лицо Чу Ваньнина, мысленно прокручивая в голове воспоминания о том времени, и в сердце его закралась тень легкого любопытства.
Интересно, а задумывался ли когда-нибудь Чу Ваньнин, почему вся кипучая энергия императора была направлена именно на него и обходила стороной Сун Цютун?
Ведь и правда, хотя он когда-то благоволил к этой женщине, однако это «блюдо» было ему совсем не по вкусу. Кроме того, он никогда не хотел иметь детей от Сун Цютун и даже когда искал с ней плотских удовольствий, то делал все, чтобы в итоге она не забеременела. Чтобы не дать ей зачать и выносить его дитя, он даже никогда не кончал в ее нежное, податливое лоно. Возможно из-за своего происхождения он был глубоко убежден, что два человека, которые живут вместе, не испытывая к друг другу искренней любви и дружбы, не должны иметь детей.
Однако, как ни странно, испытывая такую сильную ненависть к Чу Ваньнину, он никак не мог отделаться от мысли, что если бы результатом того, что он дни и ночи напролет прелюбодействовал с наложницей Чу, стала беременность, это было бы очень даже неплохо. Что это было?
Желание покорить?
Жажда мести?
Жажда обладания? Или же более унизительное наказание, чем просто пленение и заточение.
Он и сам не знал и не понимал.
Вот только, потерявшись в собственных мотивах, забыв про бдительность, достоинство и волю, он снова и снова тащил Чу Ваньнина за собой в пучину похоти и греха.
Глава 269. Цитадель Тяньинь. Нам не следует расставаться
Совсем запутавшись в своих чувствах, обезумевший Тасянь-Цзюнь сорвал с него пояс. Полы одежды распахнулись, обнажив синевато-зеленые и фиолетовые отметины. Он замер, вероятно вспомнив что-то, отчего его горящие страстью темные глаза стали похожи на два тлеющих угля под слоем пепла.
Спустя несколько мгновений Тасянь-Цзюнь закрыл глаза и вздохнул:
— Ну и ладно… — он понимал, что если сам сотворит с Чу Ваньнином подобное снова, то, вероятно, сорвав остатки плоти с его костей, просто доломает его. — Пожалуй, сегодня… пощажу тебя…