Хазарский меч

Но в эту зиму случилось что-то небывалое. С востока на запад побежал народ, и угренские вилькаи – в тех краях их называли бойниками, – прислали гонца с известием, что на их земли напали какие-то всадники, собранные в большие отряды. Это могли быть только хазары – ни у кого больше нет ни столько лошадей, ни привычки сражаться в седле. Сражаться им пока было особо не с кем, но разорять веси и городцы получалось хорошо. Отрядами по паре десятков человек они расходились по рекам и притокам, стремительно врывались в веси, грабили, поджигали, избивали жителей, не успевших уйти.

Не то чтобы вилькаев, как и бойников, что-то обязывало вмешиваться. Проживая в лесу, они были всем чужими, кроме самих себя, и не повиновались никому – ни князю, ни старцам. Но отроки уходят в лес, чтобы испытать себя, а лучше испытания для мужчины, чем война, еще не придумали. У вилькаев хранились старинные песни о далеких походах молодых дружин, откуда каждый привезет славу, богатства и жену – это каким же слизняком надо быть, чтобы не пожелать себе такого же, раз уж боги дали случай!

К тому же у хазар имелись кони – много коней, десятки, сотни! Даже несколько голов стали бы отличной добычей. А оружие! А доспех! В этих краях мало видели кольчуг и шлемов, и обладатели их – Улав конунг и его бояре – казались мужами божественной мощи.

Кожан знал об этом больше других – на шлемы, кольчуги, мечи и лошадей в золоченой сбруе он нагляделся с рождения. С первых лет жизни мать рассказывала ему предания на древнем северном языке – про такого же мальчика, как он сам, что родился у князя и при рождении получил в подарок кольчугу, шлем, меч с золотом в рукояти, коня, пса, сокола и челядь. Он, потомок северных князей и по отцу и по матери, тоже все это получил. Вместо коня пока дали седло и упряжь с серебряными накладками, вместо пса – такой же ошейник, а вместо сокола – все нужное для ловчей птицы снаряжение. Эти сокровища хранились, запертые в ларе, но раз в год мать давала ему на них посмотреть. Четверо его собственных челядинов – два отрока и две девки, на несколько лет его старше, – трудились на отцовском дворе. Когда он вернется из леса и снова станет жить дома, все это перейдет в его владение, и ему позволят выбрать себе жеребенка, щенка и молодого сокола, чтобы растить и обучать их. Но пока он был просто Кожан, водивший дружбу с Кряквой и Русаком, а имущество его составляли овчинный кожух, две сорочки, так густо покрытые заплатами, что первоначального полотна стало почти не видно, лук собственного изготовления, нож и топор. До старшинства в стае, которое позволяет охотиться на волка и носить его шкуру, Кожан пока не дорос.

Сейчас он был рад, что Медведь не оставил их троих с беженцами. Была охота возиться с ноющими бабами!

– Так что, отбивать будем это… Жабье Поле? – Русак незаметно подтолкнул его локтем.

– Жабче. Похоже на то. А ты забоялся? – Кожан тоже его подтолкнул. – Это тебе не грибы собирать!

Он намекал на прошлое лето, когда Русак обознался с грибами и потом они трое сутки маялись брюхом.

– Ты забоялся!

В это время к Медведю подошли несколько мужчин из веси; тоже сообразив, что вилькаи собираются идти в Жабче Поле, стали проситься с ними.

– Вас много, – говорил у них главный, которого звали, как выяснилось, Долгий, или Долгенько, как к нему ласково обращались свои, – и впрямь длинный и худой, но толковый мужик. – И оружие у вас. Мы дорогу покажем, да и подсобим чем. Луки да топоры у нас тоже есть. Рогатина вон у меня да у Жили.

– Вожатые не нужны – вы вон какой след оставили, снег пропахали, – ответил им Медведь. – Сидите лучше, сторожите своих баб.

К мужикам, что смирно живут дома с бабами и исполняют все их прихоти, вилькаи относились с немалой долей презрения.

– Нам не больно-то охота с бабами и детишками на снегу ночевать, – возразил Долгенько. – Сами-то мы тем хазарам не супротивники, но коли вы здесь – идемте разом ударим. Может, выбьем нечисть, поведем своих домой.

– Ну, идемте, коли охота. – Медведь, подумав, оценил помощь десятка взрослых, крепких мужиков, неплохой поддержки для его удалого воинства, где самым старшим было лет семнадцать-восемнадцать, а младшим – двенадцать. – Вы и окрестности знаете, подскажете что умное.

Встреча с весняками произошла верст за пять от Жабча Поля. По дороге до веси Русак и Кряква давились от смеха, пытаясь понять, как называть его жителей – жабопольцы? Жабчепольцы? Жаполяне? Все равно выходило смешно.

Кожан одним ухом прислушивался к приятелям, а другим – к разговору Медведя с Долгенько. Вилькаи шли на лыжах, а мужики – просто так, и все вместе продвигались небыстро.

– Много тех нечистиков? – спрашивал Медведь.

– Изрядно, – кивал Долгенько, вытаскивая ноги из снега; хоть здесь и прошла уже вся его весь, снег в лесу был глубок. – Десятка три видели, коли не все четыре.