Хазарский меч

– Вполне подходящее, я думаю, – Кожан еще раз смерил взглядом бугор. – Нас почти три десятка человек, а вон за тем буреломом можно десяток посадить, как в крепости. Остальных – за кустами и стволами.

– Вот и отлично. Отправляйся к твоим дренгам и зови их сюда. Вы проявили такую доблесть, что я без сомнений предоставлю вам честь начать и новую битву.

Глава 5

Только оказавшись за толстой елью на бугре, с натянутым луком наготове и наложенной стрелой, Кожан сообразил: да ведь он сам и передал все указания, привел вилькаев в ельник и расставил по местам, а Медведь лишь кивал, подтверждая для других его распоряжения. Это был непорядок, но Медведь, видно, сообразил, что пока он сам будет вникать в конунгов замысел, драгоценное время уйдет безвозвратно и они упустят свою будущую победу. Сам Медведь занял место на восточной оконечности бугра, ближе к подступающим врагам. Кожан из своего укрытия посматривал туда – Медведь, как самый опытный, должен был дать знак к началу стрельбы. Не зная, что он там, его не разглядеть: в буром медвежьем кожухе и такой же шапке, вожак лесной стаи сливался с толстым еловым стволом. Он стоял неподвижно, и хотя эта ель была с реки хорошо видна, беглый взгляд ни за что его не различил бы.

А если кто его и заметит, подумал Кожан, то примет за медведя. Он ведь даже кожаную личину надвинул на лицо, и теперь только человеческие руки, держащие лук, выдают его природу.

Кожан глубоко дышал и никак не мог надышаться. Его распирало от счастья, хотя, казалось бы, время для этого чувства не самое подходящее. Если что-то пойдет не так – уже очень скоро он может быть убит. Но мысль об этом скорее смешила, чем пугала. После первой недавней победы, после того как отец, Улав конунг, дал понять, что видит в нем почти такого же вождя, Кожан чувствовал себя всемогущим и жаждал боя. Выйди сейчас из лесу какой-нибудь тролль размером вот с эту сосну – он бы только обрадовался. А даже если и убьют… Он беззвучно хмыкнул. Он несомненно попадет в Валгаллу и окажется там из числа самых молодых витязей, а отец всю жизнь будет рассказывать людям на пирах: «У меня был один-единственный сын, но даже если бы их было семеро, я не мог бы сильнее гордиться ими, чем этим одним…»

Увлекшись своими мыслями, Кожан едва не пропустил начало битвы. Он смотрел на реку и увидел, как из-за поворота вышли люди, но лишь через несколько ударов сердца сообразил, что это значит. Обычные люди, на лыжах, в кожухах и овчинных шапках, обыкновенным шагом шли по льду Угры; у каждого копье, или лук, или топор делали их похожими на обычных ловцов. И не поверишь, что появление этих людей означает войну.

Да и многовато их было для ловцов. Передние ряды уже почти подошли к бугру, а поток из-за поворота не иссякал, даже делался гуще. Показались сани, нагруженные мешками. Саней была целая вереница, близ них держался единственный всадник. На всаднике был шлем с орлиными перьями на макушке – хазарский, на боку длинный слегка изогнутый меч.

Но не успел Кожан как следует рассмотреть всадника, как Медведь свистнул.

– Бей! – во всю мочь заорал Кожан, чтобы услышали дальние, и пустил стрелу в одного из передних, кто был уже под самым бугром.

Идущий упал. На вражеский строй разом обрушилось три десятка стрел, потом еще раз, еще. На снегу осталось шесть-семь тел убитых, остальные, быстро опомнившись, кинулись обратно, навстречу своему строю. Кто-то отчаянно хромал со стрелой в бедре, кто-то зажимал рукой рану на плече, кто-то пытался ползти, оставляя за собой на белом снегу красный след. Вилькаи, крича и завывая в боевом раже, сыпали стрелами в спины убегающим, и еще несколько человек были убиты во время отступления.

На глаза Кожану попался Медведь: выйдя из-за ствола, тот пускал стрелы одну за одной. Кожан теперь целился внимательнее: расстояние увеличилось, повысилась опасность зря истратить стрелу. Улав конунг особо попросил вилькаев в этот раз не пользоваться новыми стрелами, взятыми у хазар в Жабчем Поле: сейчас было важно не столько перебить вятичей на льду, сколько заманить в лощину, а этой цели хорошие хазарские стрелы могли только помешать. Своих стрел у них было много – по три десятка на брата, но каждый владел от силы несколькими «железницами», у остальных наконечники были точенные из лосиного рога. На зверя этого остаточно, да и человека можно убить, если лук достаточно сильный, а на человеке нет никакого доспеха. Но чем больше расстояние, тем меньше толку от таких стрел, особенно когда враги в толстых овчинных кожухах, а под ними небось еще свиты из грубой шерсти.

Тем временем и вятичи, выйдя из-под убийственного ливня, опомнились. Их воевода скакал вдоль строя, кричал так громко и яростно, что даже до бугра долетало. Судя по взмахам его плети, посылал людей в обход бугра, чтобы спугнуть оттуда засаду, а выйдет – и перебить. Люди у него необстрелянные, отметил про себя Кожан. У них нет свойственной хирдманам привычки к угрозе жизни: как только она появится, сперва бегут, потом думают.