Химеры

А раньше он изводил таким же нескончаемым допросом с провокациями Софью, петербургскую кузину; занимался этим всю первую часть «Обрыва».

И оба его двойника – Адуев-младший и Обломов – проводят свои партии в том же темпе. Головокружительном – если следить только за чередованием фаз; усыпляющем – поскольку каждая новая фаза ознаменована новым разлитием фраз (простите и за рифму).

Каскад – вот с чем бы я сравнил такую композицию. Гидротехническое сооружение; система искусственных водопадиков: водопадик – пруд, водопадик – пруд.

На третий день знакомства:

«– Вы любите Андрея? – спросил ее Обломов и погрузил напряженный, испытующий (знаем, знаем! – С. Л.) взгляд в ее глаза».

И (после удовлетворительного ответа) в тот же вечер, на замечание: как глубоко вы чувствуете музыку:

– Нет, я чувствую… не музыку… а… любовь!

При следующей встрече просил прощения – она почему-то не обрадовалась – стал просить улыбки и вообще дружбы, а то у него даже колени дрожат.

«– Отчего? – вдруг спросила она, взглянув на него.

– И сам не знаю, – сказал он, – стыд у меня прошел теперь; мне не стыдно от моего слова… мне кажется, в нем…» Короче, он повторяет свое признание, она отвечает улыбкой и позволяет поцеловать руку; не иначе как и с ее стороны возникла любовь, – уверяется он.

Однако на другой день разуверяется, причем с осложнением: «Что, если тут коварство, заговор… И с чего я взял, что она любит меня? Она не сказала: это сатанинский шепот самолюбия! Андрей! Ужели?.. быть не может…» (Из этих трех фраз и сделал Н. С. Михалков сюжет фильма «Несколько дней из жизни И. И. Обломова») И немедленно дает ей понять, что обуреваем сомнениями и нуждается в подтверждении. А она, представьте, не признается ему во взаимности ни при этой пятой встрече, ни при шестой, ни даже при седьмой.

А восьмой – он решил – не бывать, потому как тяжело, скучно. Ну что это такое, в самом-то деле: никакой инициативы с ее стороны!

Через несколько дней таки проявила: назначила свиданье в парке; но разговор пошел какой-то бессодержательный, чуть ли не о смысле жизни. «Однако это скучно, если это так продолжится, если из нее ничего добыть нельзя, – думал он». И все-таки добывает – и на обратном пути из парка домой, оглядывая ее «головку, стан, кудри», твердит себе: «Это все мое! Мое!»

Водопадик – пруд. Две-три недели они видятся каждый день и разговаривают исключительно о своей любви: у кого из них это чувство сильней. Он отчасти недоволен ее слишком спокойным поведением, а о самом себе говорит: «Перед вами сумасшедший, зараженный страстью!» К концу третьей недели решает – ну вы помните: это у нее вообще не любовь, а предчувствие любви к кому-нибудь другому, который когда-нибудь придет; пишет ей в этом духе письмо, прощается навсегда. Подглядывает, как она его со слезами читает, – бросается утешать – это еще десять страниц, причем на десятой он просит поцелуй в залог невыразимого счастья (не тут-то было: «Никогда! Никогда! Не подходите!»), а на одиннадцатой «она бросила на него стыдливый, ласковый взгляд, взяла обе его руки, крепко сжала в своих, потом приложила их к своему сердцу»: слышите, дескать, как бьется…

Опять это мягкое порно. Не могу больше. Хотя всего-то осталось два-три тура вальса – и кончен бал. Да вы и так все помните: в школе проходили.

Действительно помните? Например – что думает Обломов в первую же минуту после того, как сделал Ольге предложение, а она его приняла?

«…Ни порывистых слез от неожиданного счастья, ни стыдливого согласия. Как это понять?

В сердце у него проснулась и завозилась змея сомнения… (Господи! Сколько же в прозе Гончарова этих змей! – С. Л.) Любит она или только выходит замуж?

– Но есть другой путь к счастью, – сказал он.

– Какой? – спросила она.

– Иногда любовь не ждет, не терпит, не рассчитывает… Женщина вся в огне, в трепете, испытывает разом муку и такие радости, каких…»

И т. д. В смысле – замуж за меня пойти – не фокус, а вот настолько ли ты сильно чувствуешь, чтобы просто так? в содержанки, допустим?

Такими аргументами, надо думать, Райский доставал (и достал) покойную Наташу, царство ей небесное. Кстати: вы не забыли, что и у чистого, как голубь, Ильи Ильича была в свое (довольно продолжительное) время содержанка? Миной звали – немка, вероятно. Или такой профессиональный псевдоним.

В общем, две страницы тратит бедная m-lle Ильинская на то, чтобы m-r Обломов удостоверился: она предпочитает быть женой, а не любовницей не оттого, что меньше любит, а совсем наоборот. Инквизитор ставит вопрос ребром – подозреваемая пускает в ход решающий довод:

«– Отчего же бы ты не пошла по этому пути, – спросил он настойчиво, почти с досадой, – если тебе не страшно?..

– Оттого, что на нем… впоследствии всегда… расстаются, – сказала она, – а я… расстаться с тобой!..»

Ну и т. д. Она договаривает свое «никогда», он испускает радостный вопль и падает на траву к ее ногам; занавес.