Хищники

— Не помешал? — спросил он вежливо.

— Мы закончили, — сказала следователь, направляясь к двери. — Ухожу. Такой момент… Прощание с родным домом…

— Надеюсь, не навсегда, — с нежностью посмотрел на дочь директор заповедника. — Каникулы, отдых — что может быть лучше Турунгайша?

— А сам уже грустишь, — обняла отца Марина.

— Ты тоже, — погладил ее по голове Федор Лукич.

Они выглядели очень трогательно, отец и дочь.

— Ольга Арчиловна, может, вам что-нибудь нужно? — поинтересовался Гай. Наверное, для порядка — до следователя ли ему сейчас.

— Спасибо, Федор Лукич… В Шамаюн попасть надо, так я позвоню, пришлют машину.

— Зачем? Я отвезу, — сказал директор.

— Нет, нет, — запротестовала Дагурова. — Просто не имею морального права… Сколько часов осталось у вас с Мариной…

— Все равно туда еду. — Он повернулся к Марине. — Прости, дочка, срочные дела. Вот так уж…

Марина поцеловала его в щеку. Гай и следователь вышли.

Машину Федор Лукич вел быстро, не особенно соизмеряя скорость с возможностями дороги. «Уазик» то несся лесом, то выскакивал на пригорок, то перемахивал через мостик, проложенный над говорливой речкой Апрельковой.

— Вы бы знали, какая морока отправлять покойника из такой глухомани… Никому нет дела. У всех какие-нибудь закавыки. То мастер запил, то бумажку надо подписать, а человек в отпуске, то… — Он махнул рукой. — При жизни мучаемся и после смерти… Не хотел я при Марине обо всем этом, — как бы объяснил Гай Ольге Арчиловне, почему вынужден мчаться в райцентр, когда по-людски должен был бы, просто имел право провести последний день с дочерью. — Ну, как вам Марина? — спросил он.

— Интересная девочка. И не простая. Свои мысли, рассуждения… А не боитесь отпускать ее одну в Москву?

— Сердце болит, конечно, — признался Федор Лукич. — Но ведь ей так хочется именно в институт кинематографии! А ее желание для меня закон. Хотя, с другой стороны, не могу себе представить, что буду делать, если она поступит. Уже сейчас тоскую и ловлю себя на мысли: а может, не поступит? Вернется и опять будет рядом… — Он посмотрел на свою спутницу. — Нехорошо так думать, да?

— Что же поделаешь, раз так думается? — улыбнулась Дагурова. — Сердцу не прикажешь.

— А я считаю, что это плохо. — Гай вздохнул. — Получается, говорю Марине одно, а в душе другое. Дети очень чувствительны ко всякой лжи и лицемерию. И что самое опасное — восприимчивы…

Некоторое время они молчали, потом Дагурова спросила Гая о Меженцеве.

— Звонил сегодня. Обещал приехать. В самые ближайшие дни…

— Как же директор не знает, когда явится его заместитель?

Федор Лукич покачал головой.

— Заместитель? Неизвестно, кто у кого… Алексей Варфоломеевич может иного председателя облисполкома заставить крутиться…

Выяснилось, что Меженцев числился заместителем Гая по науке как бы на общественных началах. Крупнейший ученый-биолог, он являлся одним из инициаторов создания заповедника Кедрового, можно сказать, его крестным отцом. С его мнением считаются даже в Москве, а тут он просто непререкаемый авторитет.

— А почему Алексей Варфоломеевич оказался замдиректора? Высокое начальство посчитало, что нужны знания и такой авторитет, как у Меженцева, чтобы принести как можно больше пользы заповеднику.

А трудностей было много, как это бывает с каждым новым делом.

Да и сейчас хватает.

Следователь поинтересовалась, как относится профессор к Осетрову.

— У них дружба. Оба непоседы. Заядлые путешественники, — сказал Гай. — Когда Меженцев узнал о случившемся, очень расспрашивал обо всей этой истории, разнервничался. А я при чем? Как было, то и передал…

«Значит, не в Чижике причина, почему Гай не может уволить Осетрова», — подумала Дагурова, вспоминая разговор с участковым о леснике.

Приехали в Шамаюн. Федор Лукич спросил, куда подвезти следователя. И кажется, удивился, что ей надо в психоневрологическую больницу.

Ксения Павловна Мозговая производила действительно странное впечатление. Высокая, в безупречно белом выглаженном халате. На сухих длинных пальцах ярко-алый маникюр. Из-под высокой накрахмаленной докторской шапочки кокетливо выпущены на морщинистый лоб кудряшки редких волос. Густо покрытое пудрой дряблое лицо, брови шнурочком и тщательно выведенное помадой сердечко губ. Облик довершал желтый в синий горошек бант, лежавший на отворотах халата.

— Все в норме у твоего паренька, — хрипела весело Ксения Павловна. — Ножки, ручки и все остальное. Реакция как у волка. Рефлексы — и Павлов позавидовал бы…

То, что психиатр оказалась на самом деле приветливой, общительной, тоже удивило следователя: после телефонного разговора можно было подумать — брюзга и зануда. Но Мозговая сразу на «ты». Может быть, из-за разницы в возрасте?…

— А то, что он перенес сотрясение мозга в результате мотоциклетной аварии? — спросила Ольга Арчиловна.