Хищники

Сократов отыскал нужную кассету, вставил в магнитофон. Найдя интересующее место, буквально приник к динамику. Ольга Арчиловна тоже вся обратилась в слух. Неужели вопрос, на который пока никто не мог ответить определенно, решался, оказывается, так просто?…

На фоне шума реки прогремел выстрел. Затем раздался второй. Потом послышался третий, четвертый, пятый… Звуки выстрелов то нарастали, то слабели, как будто приближались или удалялись. И наконец замолкли вдали.

— Стоп! — сказала Дагурова. — Пожалуйста, еще. Сократов снова прокрутил пленку. И опять слышались выстрелы, то громко, то затухая.

Юрий Васильевич повторял запись несколько раз…

— Два или три выстрела, — наконец неуверенно сказал он. — Остальное — эхо…

— Вот так все говорят, — с досадой произнесла Ольга Арчиловна. — А точно? У вас же тренированный слух…

— Вот если бы хоть сто разных птиц враз запели, я сказал бы какие. А тут… — Сократов виновато развел руками.

— Интересно, — как бы вслух размышляла Дагурова, — можно ли все-таки узнать? Как вы думаете? — обратилась она к орнитологу.

— Наверняка есть специалисты, которые определят…

— Юрий Васильевич, я возьму эту пленку. Хорошо?

— Да хоть насовсем…

Пообещав возвратить ее, Ольга Арчиловна оформила изъятие как положено, а показания Сократова записала в протокол.

Проклятое комарье словно осатанело. Дагурова в спешке забыла прихватить с собой мазь и противомоскитную сетку и теперь за это расплачивалась: пока дошла до «академгородка», все лицо у нее распухло от укусов.

Артем Корнеевич выглядел не лучше.

— Да, — сказал он, демонстрируя Ольге Арчиловне расчесанные руки, — никто не проявляет своих чувств так откровенно, как комары.

Настроение у эксперта-криминалиста было приподнятое. Он успел побывать в райцентре и договориться, чтобы завтра опять приехали из Шамаюна люди для прочесывания места происшествия. И хотя пуля, которой убит Авдонин, была найдена, Веселых хотел отыскать пулю из карабина Осетрова. Во что бы то ни стало.

Он тут же лег спать: почти двое суток был на ногах. А следователь засела за свои бумаги: читала, перечитывала протоколы допросов, осмотра места происшествия…

Взяв список лиц, подлежащих проверке, следователь внесла в него гостей Кудряшова. Начала с шофера. Ольга Арчиловна еще раньше заметила у него татуировку: по фалангам пальцев разбегались лучи. На правой между большим и указательным пронзенное стрелой сердце. Дагурова успела даже прочесть женское имя — Тома. Деталь, которая ни о чем не говорила. И все же…

Следователь взяла листок, найденный рядом с ружьем и бумажником Авдонина, и в который уже раз перечитала стихи, начинающиеся словами:

Тихо и мрачно в тюремной больницеСумрачный день сквозь ришотки глидит…

Теперь ее очень заинтересовала строка:

Дочка ее там Тамара лижала…

Ольга Арчиловна подчеркнула слово «Тамара» и задумалась. У шофера на руке выколото имя «Тома». Совпадение или нет? Она пожалела, что допрос пришлось отложить на завтра. Но это не ее вина…

«Проверить тщательно личность». — Дагурова сделала отметку рядом с фамилией шофера.

Она глянула в окно и обомлела. И в первое мгновение подумала: у нее начались галлюцинации. В густых сумерках за стеклом бились, кружились снежинки. Крупные, как это бывает в предзимье, когда еще не наступили холода и зима только еще пробует свои силы.

«Какое-то наваждение, — мелькнуло у Дагуровой в голове. — Снег в начале августа? Только что была ясная, теплая погода…»

Но белые пушинки беспорядочно бились, метались в лучах света, сталкивались друг с другом.

Следователь, все еще не веря своим глазам, приникла к окну. Там, на воле, творилось что-то невообразимое, похожее на метель.

Ольга Арчиловна выскочила в коридор. И, увидев свет у Меженцева (она не слышала, когда он пришел), постучалась. В дверях показался профессор.

— Алексей Варфоломеевич! Вы. только взгляните, что на улице! Метель? Летом?

Профессор распахнул входную дверь. И с улыбкой повернулся к следователю.

— Это же пятиминутки… Никогда не видели?

Тут только Ольга Арчиловна разглядела, что в воздухе кружились мириады мотыльков. Они падали на крыльцо, устилая его ажурными крыльями-лепестками.

— От реки налетели, — сказал Меженцев. — Теперь их пора.

— Почему их называют пятиминутками? — поинтересовалась Дагурова.

— Столько им отпущено жить и летать…

— Неужели всего пять минут?

— Да. Для нас — мгновение… А они успевают сделать самое главное — продолжить род.

Алексей Варфоломеевич осторожно, словно боясь прервать этот исступленный хоровод жизни, закрыл двери. Несколько десятков мотыльков проникли в дом. Одни падали на пол, другие летели к яркой электрической лампочке. Словно слепые, они натыкались на горячее стекло и сразу замертво сыпались вниз, не дожив даже отпущенных им пяти минут.