Хищники

— Хочу верить, Ольга Арчиловна, — продолжал Алексей Варфоломеевич, — это исключение. Но, как говорится, фальшивая нота, взятая одним-единственным исполнителем, губит усилия, мастерство целого оркестра… — Профессор замолчал и стал мерить комнату тяжелыми шагами. — Хочу верить, — повторил он. — Но выясняется, — Меженцев остановился у письменного стола и опустил ладонь на стопку карточек для наблюдений, — на пятом обходе уменьшилась численность кабарги, на третьем — глухарей, на шестом, у Нила, — соболя…

— Но вы ведь, кажется, не сомневаетесь в честности Осетрова, — заметила Ольга Арчиловна.

— Ни на секунду! — воскликнул профессор.

— А соболя стало меньше. Как вы думаете, почему?

— Если бы я знал, — вздохнул Меженцев.

— Может быть, все дело в учете? — высказала предположение Дагурова.

— У Осетрова? Ну нет, такого быть не может! — категорически заявил Алексей Варфоломеевич. — Добросовестнейший работник. Обход для него что для хорошего хозяина свой сад. Каждый кустик знает, каждое деревце… И еще может определить, кто из непрошеных соседей заглядывал на его обход. По отпечаткам подошв. В кедах был или в сапогах… Вот какой лесник Нил! А его дневник наблюдений! — Профессор помахал в воздухе толстой общей тетрадью, знакомой Ольге Арчиловне по обыску в доме Осетрова. — Читаешь и словно ходишь по его обходу, заглядываешь в каждый укромный уголок. Не то что некоторые… Сведения дают по системе 2П-4С…

— Как вы сказали? — не поняла следователь.

— 2П-4С, — повторил Меженцев и показал рукой: 2П — пол и потолок, 4С — четыре стены…

— От фонаря, — улыбнулась Дагурова.

— Вот именно! И когда искоренится такая практика? Разве эта болезнь — липовые отчеты — только у нас в заповеднике? — горячился Меженцев. — Кого мы обманываем? Самих себя… — Он вздохнул. — Как все это преодолеть, никто не знает. Ведь для того, чтобы изменить жизнь, надо прежде всего изменить самого человека, его психологию… Но человек, он не изменяется…

— А по-моему, изменяется, — возразила Дагурова. — Но не так быстро, как нам хочется. Возьмите, какая-нибудь бригада борется за звание коммунистической. Смотришь, год борется, два, а на третий ей уже это звание присваивают. Я убеждена: чтобы изменить психологию, отношение человека к труду, нужно не пять и не десять собраний. Вот вы утверждаете, что Нил прекрасный работник, грамотный, добросовестный… Почему же у него два выговора? — снова вернулась к Осетрову Дагурова.

— Выговоры? — улыбнулся Меженцев. — Они, по моей оценке, дороже иных грамот.

— Не понимаю, — насторожилась Дагурова.

— Извините, объясню, если этого не сделал тот, кто вам о них поведал. Понимаете, Федор Лукич хороший организатор. Ну а как специалист… Нет, я не хочу сказать что-нибудь плохое. Однако в нашем деле он иной раз дает промашку. Вот и в тот раз зима была злая. Снег глубокий. А для наших подопечных это беда. Попробуй достать корм. Вот и приходится усиленно подкармливать и зверей и птиц. Срочно построили и развезли новые кормушки. А корма-то в обрез. Точнее, не хватало, не планировали мы такую зиму. Вот директор и издал приказ — экономить сено и другой корм. А через две недели после приказа едет на обход Осетрова и видит: в кормушках пусто, а рядом прямо на земле разбросано сено. Гай спрашивает: кто разбросал? Осетров в ответ: я, ну и что? Гай составил акт, отразил в нем все, что увидел, потребовал от Осетрова письменное объяснение. Тот написал. Я потом, когда приехал через месяц, читал его объяснение. Коротко и ясно: «…делал и буду делать так». В этот же день и появился приказ с выговором Осетрову за бесхозяйственность.

— Значит, выговор по делу, и я не понимаю, чем тут Осетрову гордиться, — заметила следователь.

— Вот-вот, — засмеялся Меженцев. — Значит, и вы не знаете, как и Гай тогда. А дело в том, что птицы и звери, издавна привыкшие жировать на естественных кормах, с трудом и не сразу привыкают к фуражному довольствию, предлагаемому человеком. Понимаете, первое время они боятся сооруженных кормушек и просто не знают, что в них заложен корм. Чтобы привадить животных к местам подкормки, вначале приходится испытывать уже имеющиеся у дичи повадки, например привычку косуль и зайцев кормиться возле стогов, склонность серых куропаток укрываться и жировать возле полевых токов, выход отощавших в глубокоснежье оленей к сеновозным дорогам. Новая, выделяющаяся на местности кормушка привлекает лишь полуручных маралов и благородных оленей. А их, здешних собратьев, такие сооружения отпугивают. Иногда требуется не один год, чтобы животные хорошо освоили кормовую площадку. А до этого, если не хочешь, чтобы они погибли от голода, надо разбрасывать сено по земле… Нил об этом знал еще от отца, а вот Гай, увы… Короче, потом директор отменил свой приказ.

— А второй выговор? — напомнила Дагурова.