Хлеб наш солдатский

«В силу сложившихся обстоятельств мы вынуждены проходить службу в тыловых частях, в частности в управлении продовольственного снабжения, — читал я. — После ранений врачи не разрешили нам возвратиться к своим товарищам, в наши родные подразделения. И мы честно, добросовестно выполняли свой долг там, куда нас послала Родина. Но ныне наша совесть, наш долг не позволяют нам спокойно спать, дышать, работать, зная, что назревают большие события, что потребуется много сил и человеческих жизней, чтобы добить врага в его логове. Разве можем мы, красноармейцы, оставаться равнодушными, когда наши друзья бьются насмерть? Ведь мы бойцы, многие из нас прошли всю войну, знают не только радость победы, но и горечь поражений. У нас есть опыт, врачи возвратили нам силы, и все это мы готовы, мы должны отдать борьбе с фашизмом. А здесь нас могут заменить те, кто по каким-то причинам не способен держать в руках оружие… Просим понять нас правильно: мы хотим одного — драться, перегрызть глотку фашизму, быть до конца полезными Родине. Такие мы есть и другими быть не хотим…»

Прочитав рапорт, я еще долго сидел, не отрывая от него взгляда и раздумывая над тем, что прочитал. «Другими быть не хотим…» Все мы беспредельно любим свою Родину и готовы отдать за нее жизнь, каждый из нас, и те, кто прошел грозными дорогами войны тысячи километров, и те, кто еще только взял в руки оружие, полны ненависти к фашизму, горим желанием поскорее покончить с ним. И как не понять чувства товарищей, подписавших письмо!

— Хорошо написано. Мне нравится, — сказал я Петру Федоровичу, не спускавшему с меня глаз. — Правильно и от души.

— Ну и что же ты думаешь предпринять? — с явным неодобрением спросил Подгорный.

— Надо поддержать их просьбу.

— А заготовкой продовольствия, разгрузкой вагонов, сортировкой сам будешь заниматься? Тысячи тонн! А за ними, — он ткнул пальцем в бумагу, — и другие начнут требовать отправить их в штурмовые отряды, на передовую.

— Как-нибудь справимся. Попробуем подыскать людей, которые непригодны к строевой службе.

— Ну как знаешь! — махнул генерал рукой. — Потом не жалуйся. Когда думаешь отправляться?

— Завтра побуду в управлении, посмотрю, как работают наши представители в частях, и вечером, возможно, выеду.

— Ну-ну, — согласился Подгорный. — Затягивать нельзя. Штурм может начаться не сегодня-завтра. Пожалуйста, поезжай при возможности сначала в штурмовые подразделения.

— Кстати, а как дела у железнодорожников? — поинтересовался я. — Вы понимаете, это для нас сейчас не последний вопрос.

— Железнодорожники молодцы! — похвалил генерал. — Огромную работу проделали. Достаточно сказать, что восстановлены пути всех головных участков. Сколько сил потребовалось, чтобы перешить все железнодорожные пути от границы до Кенигсберга на широкую колею! Это ведь только подумать! Поток эшелонов с воинскими грузами с каждым днем возрастает. Так что и вам легче будет…

Известие о том, что с хейльсбергской группировкой гитлеровских войск полностью покончено, дошло до меня, когда я находился в штурмовом отряде, о котором уже рассказывал. Это означало: теперь Кенигсберг. Враг был значительно ослаблен. С 13 по 29 марта наши войска уничтожили и захватили в плен тысячи солдат и офицеров, 605 танков и штурмовых орудий, 5000 орудий и минометов, 128 самолетов.

Погода стояла отвратительная. Беспрестанно лил дождь, темные холодные тучи ползли низко над землей. Мне почему-то казалось, что штурм Кенигсберга не может начаться в такую погоду: вряд ли командование решится начинать операцию без поддержки, без активных действий авиации. Да и управлять огнем артиллерии в такую погоду весьма сложно.

День, проведенный в штурмовом отряде, пролетел незаметно. Дел оказалось гораздо больше, чем я предполагал. Начпрод старший лейтенант Головлев оказался человеком недостаточно волевым, каким-то тихим, медлительным.

Когда я поинтересовался, какие продукты находятся в вещмешках бойцов, то убедился, что надо принимать срочные меры: консервы, сухари, галеты, концентраты — все это было низкого качества, с давно вышедшим сроком хранения.

— Кто вам подсунул такую продукцию?

Старший лейтенант смущенно пожал плечами, потом, потупясь, ответил:

— Получили по разнарядке…

— По разнарядке! Вам известен приказ об обеспечении штурмовых отрядов самыми лучшими продуктами?

— Известен.

— Что же вы принимаете вот это? — Я показал ему на банки тушенки с пятнами ржавчины на крышках. — Неужели не понимаете, чем это пахнет?

— А что я могу поделать? Мне же приказывают брать.

— Кто приказывает?

Вместе с Головлевым мы тотчас же поехали на склад, с которого снабжался отряд. Начальник склада растерянно и путанно стал объяснять, почему не самое свежее продовольствие попало именно в штурмовой отряд.

— В этом мы еще разберемся. А сейчас пойдемте посмотрим, что у вас имеется на складах, — прервал я старшину.