Хлеб печали

- Тогда мне казалось, что смерть разрешает все споры и беды. Но это оказалось не так. Анна ушла, но я ее все еще люблю ее. Вы ведь тоже ее любили, правда? Можете не отвечать, если не хотите! Дед запрещает упоминать о ней дома, и никто не помнит ее среди моих знакомых, но иногда мне снится, будто она приходит к моей постели и говорит что-то утешительное… И я понимаю, что тоскую. Несмотря ни на что.

Она обхватила коленки и вдруг показалась смешной и беззащитной, подростком в огромных, не по размеру, сапогах и шляпе с пером.

- Я не хочу говорить о ней, - медленно ответил Руди. – Вы позвали меня только для этого?

- Да… Нет! – воскликнула Матильда, оживившись. – Скажите мне, вы верите, что она погибла?

- Это очевидно. Было отпевание. В семейном склепе ее мужа есть плита с ее именем. Он женился снова. Разве этого недостаточно?

- Нет, и не верьте этому, - торжественно сказала она, лучась радостной тайной. – Дед каждый день ездил прочесывать горы и ничего не нашел, никаких следов.

«Милая девочка, если б все было так просто!» - с раздражением подумал он, но вслух сказал лишь:

- Горы обыскать сложно. Ручьи и речушки, расселины, буреломы – не всякий зверь по ним пройдет.

- Вы не верите мне, - упрекнула его Матильда. – Но я точно знаю, что она жива.

- Вам довелось ее видеть?

- Нет, но это не важно. У меня есть кое-что поважней.

Матильда достала из-под камзола кожаный мешочек, любовно подержала его в руках, а затем неохотно протянула его Руди.

- Что это?

- Вы разверните, - нетерпеливо сказала она. – Сами увидите.

Он распустил шелковый шнур, перевернул мешочек, и на ладонь ему выпали четки, крест и медальон. Руди приподнял бровь; эти предметы ему ни о чем не говорили.

- Это ее четки и ее крест, - пояснила Матильда. – И я ума не приложу, как они ко мне попали. Я не брала их на казнь, да и не осмелилась бы взять. Она как-то говорила мне, что это почти все, что осталось у нее от ее деда, то есть от моего прадеда…

- И как же вы их нашли?

- Мы ночевали в одной гостинице по дороге в новую усадьбу, - охотно начала Матильда. - В ту ночь была гроза, а Лене (обычно мы спим в одной постели) страшно ее боится и дрожит как осиновый лист даже под пуховым одеялом. Она мешала мне заснуть, и я стала дразнить и подначивать ее, говорила всякие гадости о трусости и чести. Я думала, она как всегда заплачет, а потом успокоится и уснет, но она все молчала и молчала, и это раззадорило меня. Когда же мои шутки стали совсем злыми, она просто выскочила из постели и побежала к окну, распахнула его и полезла на крышу дома, лишь бы доказать мне, что вовсе не трусиха. Я была так удивлена, что в первую минуту остолбенела, а ведь она могла упасть и сломать себе руку или ногу, если не шею. Черепица очень скользкая, вы же знаете. Конечно, я полезла за ней следом, и она ревела там, под дождем, держась за трубу. – Матильда вздохнула. Она явно стыдилась своего поступка.

- Потом уже оказалось, что, когда она была совсем маленькой, в нее вселился небесный огонь, и с того времени она стала не как все. Тогда я этого не знала... Не помню, как мы слезали с этой крыши. Это было очень долго, и я очень боялась, что мы упадем или, что еще хуже, нас кто-нибудь заметит, а потом расскажет деду, и он выпорет меня сначала за то, что я полезла на крышу, потом за то, что не остановила Лене, затем за грубые слова, которыми я ее дразнила, ну и напоследок, что не позвала его. Кое-как мы добрались до нашего окна, совершенно мокрые и замершие. Печку внизу уже не топили, и мы сняли с себя мокрые рубахи, чтобы не промочить постель, но она все равно промокла от волос и от того, что мы не вытерлись. Мне приснилось тогда, что я скачу на волке, и мне вдруг стало во сне хорошо и уютно, я прижималась к его шкуре, и от нее шло тепло. Лене же говорила, что ей снилась солнечная поляна. На самом же деле, когда мы проснулись, то увидели, что в постели лежит остывшая грелка и что кто-то топил печь ночью, и что наши рубахи просохли, потому что висели рядом с трубой. А в кулаке у меня было зажато это, - Матильда кивнула на четки. Руди медленно перебирал их, и слова молитв сами всплывали у него в голове. – Дед так и не узнал о нашем ночном приключении… Я пыталась расспросить слуг, но они были то ли такими глупыми, то ли такими замороченными, что ничего толком мне не сказали. Теперь вы понимаете, что это не мог быть никто, кроме нее? Мы бы простудились, проведя ночь в ледяной постели. Мне-то что! А вот у Лене – здоровье так себе.

- Это могла быть Магда, - возразил Руди. – А четки остались от прошлого гостя.

- Если б это была Магда, она бы придумала изощренное наказание за то, что мы не слушались, и сразу бы дала понять, что все знает! – возразила Матильда. – Я знаю, это была Анна. И это ее крест. Вы ведь знаете, что любимых всегда чувствуешь? Так вот, она жива, клянусь вам.

Руди протянул ей четки и крест, но Матильда помотала головой.

- Она подарила их мне, это правда, - сказала она, - но ей бы, наверное, хотелось, чтобы они были у вас. Вы любили ее больше меня и были на ее стороне до конца.

- А вы?