Хлеб печали

Сопя и шмыгая носом, слуга прошел мимо ее укрытия; он долго шарил по полках, ворча и вздыхая. Матильда с облегчением выдохнула, когда он двинулся в обратный путь, но проклятый слуга остановился рядом с капустным ящиком и, кряхтя, принялся копошиться совсем рядом. Самообладание окончательно покинуло Матильду, и она резко выпрямилась, напугав служанку, которая выронила из рук все, что собрала, и села на земляной пол. Матильда бросилась наверх, замотав колбаски вокруг шеи, и в коридоре столкнулась с дородной женщиной, протаранив ей живот. Та охнула, отступив на шаг, и Матильда воспользовалась свободой. Позади послышался гневный возглас, кто-то выругался, но Матильда уже выскочила в большую комнату, где на нее, словно на гуся, зашипели и замахали полотенцем. Она заметалась между столами, смахнула на пол кувшин с вином, который попал прямо на лапу старому псу, спавшему под столом, и была уже рядом с дверью на свободу, когда ее схватили сзади и повалили на пол, щедро осыпая ударами. Она не осталась в долгу, барахтаясь и раздавая пинки во все стороны, но чем больше она сопротивлялась, тем больней становились побои.

- Ну-ка, хватит, - послышался властный женский голос, и Матильду отпустили. Она выплюнула кусок переднего зуба, который сломался окончательно, и взглянула на вошедшую.

- Сейчас все будет решено, госпожа, - угодливо заметил кто-то сзади. – Мы запрем воришку в подвале.

Лица ее Матильда вначале не увидела, ослепленная роскошью одежды: юбки ее платья были расшиты серебряной нитью, на пальцах сверкали перстни – камни в них блестели ярче тех, что Матильда видела у деда, а кружева женщины напоминали иней на стекле – так они казались невесомы и прозрачны. Матильду сгребли за шиворот и подняли над полом так, что она утонула в дедовом камзоле, и крепкое сукно сдавило ей подмышки.

- Воришку? – брезгливо спросила женщина. Наверное, она была графиней или даже принцессой, если судить по ее породистому лицу – в нем было что-то, напоминавшее хищную птицу. От нее пахло духами, но под верхним слоем запаха Матильда чуяла нечто другое, знакомое, непонятно волновавшее. Они встретились глазами, и даже сквозь боль и растерянность Матильда увидела, как лицо незнакомки дрогнуло.

- Бедное дитя, - совсем иным тоном сказала она и сурово взглянула на слуг. – А ну-ка отпустите ее!

- Отпустить? – заикнулся кто-то, но другой, по-видимому, главный, перебил его:

- Будет исполнено, ваше сиятельство, - испуганно забормотал он, и Матильда почувствовала под ногами пол. – Мы выкинем его за дверь, как вы прикажете.

- Вы, что, не поняли? – спросила женщина, высоко подняв бровь. – Отпустите ее и пусть она подойдет ко мне!

Матильду отпустили, и она, помедлив, хотела было сделать книксен, но вовремя спохватилась, вспомнив о мужской одежде. Она неловко поклонилась, щупая языком сломанный зуб, а затем послушалась графиню, перешагнув через упавшие и раздавленные колбаски.

Женщина достала кружевной платок и с материнской настойчивостью вытерла Матильде перепачканные щеки, горевшие от побоев и волнения.

- Согрейте воды, - скомандовала она слугам. – И принесите, наконец, обед! Не бойся ничего, дитя мое, - совсем иным, мягким тоном произнесла графиня, обращаясь к Матильде. – Я о тебе позабочусь.

Глава двенадцатая. Руди. Дорога на плаху

Монотонный скрип телеги и сильный запах дегтя разбудил Руди, и он моргнул, пытаясь разогнать туман в голове. Его мутило, хотелось пить, и соломинка, качавшаяся над его головой, невыносимо, до тошноты раздражала его. Выше нее было небо, голубое почти до прозрачности, но и оно мешало ему сосредоточиться и собраться с мыслями.

- Пришел в себя? – над ним склонилась Магда. Она сунула ему в рот тряпку, пропитанную чем-то кислым, и он заворочался, стараясь выплюнуть ее. В плече и груди жгло, словно приложили кочергу. От кислого жажда ослабла, и он успокоился. Над головой зажужжал толстый бычий слепень, но Магда отогнала его краем косынки.

«Куда мы едем?» - спросил ее Руди взглядом. В голове взорвалось еще одно ослепительное солнце, но теперь боль была меньше, чем раньше. Он смутно вспомнил, как сквозь забытье мучился от огня, который жег его тело, и любая мысль, любое движение заставляло огонь подниматься выше. Он хотел убежать от него, и ему казалось, что он видит перед собой Назарет, где было спасение, но огонь сменялся холодом, и ворота города, которого он никогда не видел, были заперты. «И он пошел с ними в Назарет, и повиновался им»

- Молчи уж, - посоветовала ему Магда, хотя Руди ничего не сказал, и забрала у него тряпку. Он кое-как повернул голову. Она сидела рядом, сгорбленная и хмурая – в руках у нее был только плохо замотанный узелок, из которого торчало горлышко глиняного сосуда, заткнутого пробкой.

- А чего господину молчать? – вмешался мужик спереди, наверное, возница. Его непривычная, простая речь резала Руди ухо. – В деревне-то господин и не умолкал вовсе.

Магда неохотно отозвалась:

- Мало ли чего человек в бреду наговорить может… Кто его знает, помешался, к примеру.