Хлеба и зрелищ

Харлей был не глуп, о, далеко не глуп! Не чужды ему были и кой-какие социальные эмоции. Он ненавидел гнет и несправедливость; верил в необходимость реформ. Его политические убеждения, если не считать смутной веры в необходимость упорядочения хозяйственной жизни страны, сводилось к сантиментальному пожеланию незначительных реформ. Изредка он заговаривал о хищнических инстинктах, считая, что с этими неприятными инстинктами следует бороться, разоблачая их в печати.

Майкл Уэбб не придавал особого значения «хищническим инстинктам». Он ясно понимал, что все капиталистические государства зиждутся на идее хищничества. Деревенский извозчик, который везет вас на станцию, и портной, шьющий вам костюм, могут быть такими же хищниками, как любой из разбойников мировой биржи.

В капиталистическом обществе крупные финансовые интересы являются интересами хищническими, и иначе и быть не может… Каждый должен быть хищником… Все мы бьемся в одной сети. По мнению Майкла, нужно было изменить самую структуру общества так, чтобы жадность не являлась отныне доминирующим импульсом. Он знал, что Харлей не способен понять или оценить цепь умозаключений, с непреложностью подводящих к революции. Почему? Не потому, что у него не хватало ума. Причина была заложена глубже. Харлей сделал блестящую карьеру. Он зарабатывал лучше других журналистов Америки и, естественно, склонен был одобрять социальный строй, способствовавший его успеху. Но в конце концов он бы сумел понять мнения радикально противоположные его собственным взглядам будь он человеком более крупного масштаба. Он был человек маленький и не видел дальше своего носа. Черта эта, к сожалению, свойственна многим людям…

Великие истины открываются лишь тем, кто умеет забыть о своей блестящей карьере.

2

Сэмуэль Харлей развернул «Воскресное обозрение» и аккуратно расстелил его на полу беседки. Обозрение лежало у его ног и пестрело иллюстрациями, на которых изображены были очаровательные леди, окровавленные кинжалы, тонущие суда… Казалось, какая-то загадочная страна приключений чудесным образом превратилась в бумагу и типографскую краску.

– Воскресное приложение к «Обозрению», – сказал редактор.

– Зачем вы его расстелили на полу, Сэм? – осведомился Майкл.

– Чтобы легче было судить о монтаже. Как видите, на каждой странице помещена большая иллюстрация. Сделано это для того, чтобы страница производила впечатление чего-то цельного.

– О… очень интересно! – сказал Майкл. – Все, кто сотрудничает в вашем журнале, работают весьма энергично. Вам никогда не приходится иметь дело с абстрактными идеями?

– Никогда, – ответил редактор. – Идею я связываю с личностью или событием. Я не знаю, что такое абстрактная идея, и думаю, никто не знает. Нет никаких абстракций, есть только люди… и вещи.

– Мне кажется, Сэм, что в глубине души вы-неисправимый романтик… А вот это выглядит занятно.

Он указал на рисунок в верхнем левом углу страницы: нарядная молодая женщина обедает в фешенебельном отеле; многочисленные лакеи и метрдотели в почтительных позах стоят около ее столика. Майкл, заметил, что три лакея предлагают ей сразу три блюда. В нижнем правом углу той же страницы был помещен другой рисунок: ту же молодую женщину, но уже в скромном туалете и без жемчугов, выпроваживают из ресторана. В дверях стоят величественные ливрейные лакеи и пальцами показывают на молодую женщину. Яркий заголовок, пересекающий страницу, гласил: ОНА РАСТРАТИЛА ВСЕ СВОИ ДЕНЬГИ И ДОЛЖНА БЫЛА ПОКИНУТЬ РИЦ.

– О, да! Это очень удачно, – сказал Харлей. – И заметка прекрасная. Речь идет об одной богатой наследнице, которая спустила все свое состояние и теперь служит кельнершей у Чайльдса. Мои читатели любят такие сенсации… А читателей у меня два миллиона, с гордостью добавил он. – Самый большой тираж от сотворения мира!

Майкл подумал, что человек, которому удается еженедельно приковывать внимание двух миллионов читателей к страницам журнала, несомненно наделен исключительной творческой способностью.

– Как вы этого добились? – спросил он. – Нет ли у вас какого-нибудь особого метода?.. какого-нибудь принципа?..

– Конечно! – с энтузиазмом объявил Харлей. – И метод и принцип у меня есть, но пришел я к ним лишь после долгого и тщательного изучения.

– Что же вы изучали? – поинтересовался Майкл.

– Ум заурядного мужчины… и заурядной женщины. Я пришел к тому заключению, что в настоящее время средний человек возвысился до понимания тех идей какие выдвинул… семнадцатый век, и потому я выпускаю «Воскресное Обозрение» специально для семнадцатого века. Наш тираж является лучшим доказательством того, что я прав. Я пользуюсь, как мерилом, тремя классическими произведениями, появившимися в семнадцатом веке…

Он поднял с полу «Воскресное Обозрение».

– Любая статья в этом номере-и во всех номерах журнала с тех пор, как я начал его редактировать, является просто-напросто пересказом одного из этих трех произведений, переложением, сделанным в той или иной форме.

– Какие же это произведения?