Хлеба и зрелищ

В этой камере он написал свою первую книгу «Путь к звездам». Публика называла ее романом, но в сущности то было великое белое пламя-пламенеющая песня. В обществе Торбэй вызвал волнение. Многие говорили, что это позор… позор держать в тюрьме такого человека, как Эрнест Торбэй. Все согласились с тем, что он слишком ослепителен для того, чтобы находиться в заключении. Сам Торбэй думал, что именно поэтому-то и нужно держать его в заключении, но своих размышлений он вслух не высказывал, вернее, одно из его «я» думало так, но другие «я» протестовали. В нем было несколько «я».

Жизнь его протекала в нескольких планах. Все, что он говорил или думал, зависело от того, какое «я» в данный момент одерживало верх. Суровой критике подвергался судья, приговоривший его к тюремному заключению; та же участь постигла торговца, который пострадал от мошенничества Торбэя. Торговец выступил публично и заявил, что хотя он и сожалеет о случившемся, но совесть его чиста. По его словам, он понятия не имел об исключительных способностях молодого человека, подделавшего чек. Знай он это – дело приняло бы иной оборот. Он выразил надежду, что общество поймет его точку зрения.

2

Торбэя выпустили из тюрьмы, хотя срок его заключения должен был истечь лишь через несколько месяцев. Вид у него был жалкий, когда он вошел в кабинет смотрителя и предстал перед членами Торбэевского комитета. Лицо было землистого цвета, губы дрожали; нервно проводил он длинными белыми пальцами по отворотам и полам пиджака. Он хотел знать, почему его выпускают из тюрьмы.

– Вы освобождены по распоряжению губернатора, – сказал смотритель. – За вас хлопотал Торбэевский комитет.

Затем он пожал Торбэю руку и заявил, что Торбэй слишком талантлив, чтобы сидеть в тюрьме. Один из членов Комитета сообщил, что перед тем, как подписать акт о помиловании, губернатор прочел его удивительную книгу.

– Но не попади я в тюрьму, и книга не была бы написана, – заикаясь, выговорил Торбэй. – Нельзя ли мне вернуться в мою камеру?

Члены Комитета были возмущены. Они заявили, что умывают руки, так как ошиблись в своем протеже.

После этого Торбэй не раз жил в духовных тюрьмах. Эти тюрьмы ему приходилось сооружать самому, при чем он всегда заботился о том, чтобы они были надежны и прочны. Толстые стены, двери, запирающиеся на замки… Но крыши не было. Он не знал, как покрыть крышей духовную тюрьму, которую для себя строил. Торбэй любил свои духовные тюрьмы и привык к их тесноте. Над его головой ярко светило солнце, а ночью он лежал на кровати и следил за мерцающими звездами.

Все было хорошо… Но настал день, когда он услышал за своей спиной шелест крыльев и из тюрьмы, лишенной крыши, воспарил к холодному небу. А потом он устал и, кружась, спустился к земле, отыскивая свою тюрьму. Но тюрьма исчезла. Так он познал, что человек, покинувший тюрьму, покидает ее навеки.

Иногда он попадал в тюрьмы, возведенные женщинами, но они были так непрочны, что Торбэй, соскучившись в них, не трудился искать выхода, а проходил прямо сквозь стены.

Не так обстояло дело с мисс Джин Кольридж. Ее тюрьма была иной. Два года сидел он в ее тюрьме и никогда еще не испытывал такого удовлетворения, если не считать тех нескольких месяцев, что он провел в тюрьме из камня и железа. Тюрьму мисс Джин Кольридж можно сравнивать с комнатой без окон и дверей… с большим ящиком без пазов. Мисс Кольридж оплела его своей волей, заключила в свою душу, как в комнату. Иногда он бродил по тюрьме и ощупывал стены, отыскивая потайную дверь. Но двери не было. Казалось, не было выхода из этой тюрьмы, и он недоумевал, что ему делать, если когда-нибудь захочет он убежать.

Он мог уйти за тысячу миль и все же пребывал в тюрьме Джин Кольридж. Когда он уходил от мисс Кольридж, он чувствовал, как стены его камеры удлиняются и раздвигаются, но всегда они смыкались вокруг него. Он жил в ее душе, и это было ему известно. Знала и она. И тем не менее она была его рабыней, любовницей и служанкой. Она создала ему тюрьму, и она же была его рабыней. Кажется, одно другому противоречит, но каким-то непонятным образом совмещается. Это противоречие не смущало Торбэя, ибо он знал, что каждая идея влечет за собой идею противоположную.

В понятие добра включено понятие зла; без зла не было бы и добра, ибо добро есть оборотная сторона зла. Любовь заключает в себе ненависть, жара-холод. В конце концов господин становится слугой своего раба и рабы заживо съедают своих господ.

За другими женщинами Торбэй ухаживал, не выходя из тюрьмы Джин Кольридж. В их тюрьмы он не входил; они проникали в тюрьму Джин Кольридж и там с ним оставались.

Мимо Эрнеста Торбэя женщины не могли пройти равнодушно. Иные его ненавидели; иные им восхищались: многие его любили. Как многие женственные мужчины он притягивал женщин. Во все эпохи такие мужчины были великими любовниками. Мужественный мужчина – плохой любовник: он всегда проигрывает, ибо смотрит на женщин, как на детей либо как на женственных мужчин. От этой нелепой мысли он отделаться не может. Он не умеет говорить на языке женщин.