Хмурые будни холодной войны. Ее солдаты, прорабы и невольные участники

Все эти явления и процессы находились в тесной связи с внутренней борьбой в советской партийно-государственной верхушке, даже определялись ею. Эта борьба началась еще во время войны и была связана не только с личными амбициями «выдающихся деятелей партии и государства», но и с концептуальным видением внешней и внутренней политики. «Сталинский режим в интересах самовыживания в критический для него (во время Великой Отечественной войны. – С.Р.)

период вынужден был поощрять и направлять в конструктивное русло здоровый патриотизм народа, который инстинктивно проявился в тяжкую годину, – пишет современный российский исследователь Г. Костырченко. – Но поскольку социально-политическая природа режима оставалась неизменной, параллельно он прибегал и к спекуляциям на патриотических идеалах, в том числе и для прикрытия все более усиливавшейся внутриаппаратной борьбы. Ведь высшая номенклатура не была некой аморфной безликой массой, слепым орудием вождя. За внешним идиллическим единством верхнего слоя партийно-государственной бюрократии была скрыта перманентная борьба существовавших в нем группировок, имевших свои специфические интересы. И Сталин не только не препятствовал этой внутриноменклатурной грызне, а, наоборот, в интересах укрепления собственного единовластия постоянно стравливал своих придворных, чтобы в решающий момент, поддержав ту или иную сторону в очередной подковерной схватке, определить победителей и покорить побежденных. Начало нового раунда закулисной борьбы в сталинском окружении пришлось на лето 1942 года. В сфере идеологии эту борьбу с переменным успехом вели еще с довоенного времени “ленинградская” умеренно-патриотическая группировка, возглавлявшаяся [А.А.] Ждановым, и стоявшие на более жестких позициях (порой явно шовинистических) партаппаратчики во главе с [А.С.] Щербаковым, поддерживаемым Маленковым»¹⁴

. После смерти Щербакова в 1945 году в аппарате разворачивается соперничество между группировками Маленкова и Л.П. Берии, с одной стороны, и «ленинградцами» Ждановым и А.А. Кузнецовым – с другой. Известный исследователь советского строя А. Авторханов следующим образом сформулировал выбор, перед которым стоял СССР в своей политике по отношению к странам Центральной и Юго-Восточной Европы: «национальнокоммунистический суверенитет» или «поглощение». При этом оба варианта были не целью, а средством этой политики. Выразителем первой тенденции он называет Жданова, стремившегося к «десателлизации под лозунгом укрепления суверенитета восточноевропейских стран по отношению к Западу», «от колоний через доминионы к независимым государствам». Однако «скоро выяснилось, что такая политика бьет рикошетом по СССР», ведет к «росту центробежных сил в Восточной Европе». Поэтому победу в борьбе в Кремле одержали Маленков и Берия, предложившие «вождю» по отношению к «странам народной демократии» путь от «независимых государств к коммунистическим доминионам, потом к колониям»¹⁵

.

Несмотря на казавшиеся искренними дружбу и взаимопонимание, в отношениях между Москвой и Белградом, Сталиным и Тито «скрытые трения продолжались непрерывно». Они касались и принципиальных вопросов общей политики коммунистических партий (аграрный вопрос), и контактов Югославии со странами и партиями в Восточной Европе, минуя Москву (проблемы объединения Югославии и Албании и создания федерации Югославии и Болгарии), и политики территориального урегулирования после Второй Мировой войны на фоне начала холодной войны (Триест), и двусторонних отношений (отношение Москвы к необходимости реформ в югославской армии), и ситуации в Греции, где шла гражданская война между коммунистическим и антикоммунистическим движением, и ряда других проблем¹⁶

.

Разногласия возникали постоянно, но до поры до времени они быстро разрешались и не предавались огласке. Например, югославская сторона в январе 1945 года поставила вопрос о том, что Югославия «не только рассчитывает получить с Германии репарации, но и намеревается участвовать в оккупации отдельных германских районов». Тито считал, что Красная Армия должна оставить югославам все захваченное в Югославии. Однако Сталин не поддержал эту позицию¹⁷.

Сердечно обсуждая в Москве в мае-июне 1946 года планы проведения послевоенных границ на Балканах, вожди даже не могли предположить, что эта встреча окажется для них последней¹⁸.