Холодное солнце

Харихаран окликнул сына через всю комнату:

– Не поможешь Чандре?

Тот кивнул, на мгновение поднял глаза, не встречаясь взглядом с отцом. Чандра подошла к нему. Мэр устроился на другом краю длинного дивана, на котором сидел Патель, и ответил на звонок. Сурен снова уткнулся в экран. Чандра присела рядом и что-то вполголоса говорила, периодически заглядывая в телефон.

Несколько минут Патель наблюдал за ними, раздумывая, чем в этот момент занят Джентльмен. Быть может, решил сделать перерыв и тоже сидит на диване? Он посмотрел, как Сурен перебирает пальцами по клавиатуре. И только потом заметил, что мэр уже закончил разговор и теперь разглядывал его.

– Так вы покидаете нас, мистер Патель?

– Боюсь, что так, – ответил он угрюмо.

– Бросаете дело незаконченным?

– Точно.

– Должно быть, ваша нынешняя жизнь отличается от той, что была во времена крикета…

– Кардинально.

– И дома рады вашему скорому возвращению?

– Вне себя от счастья.

– Жена, дети?

– Пока только невеста.

– В самом деле? Мои поздравления… К свадьбе уже все готово?

Патель слабо рассмеялся.

– Когда-нибудь созреем.

– Невеста из традиционной семьи? В вашей стране такое принято?

Патель почувствовал, как дернулись губы.

– Ее зовут Сара. Полагаю, в повседневной жизни она скорее придерживается светских взглядов.

– Но?..

– Простите?

– Уверен, есть какое-то «но»…

– А должно быть?

– Мне любопытно, мистер Патель. Чандра и Сурен, похоже, еще заняты, и у нас есть немного времени. Расскажите мне о вашей Саре.

Пателя уже давно никто не спрашивал о его второй половинке. Они были вместе семь лет – или девять? Его друзья стали ее друзьями, и ему не приходилось представлять кому-либо Сару и уж тем более рассказывать о ней кому-либо. А вот Харихаран проявлял интерес. Черт возьми, он даже мог дать хороший совет…

– Что ж, если выражаться языком крикета… когда площадка еще сухая и мяч новый, подача получается прямой, по нужной траектории…

– Могу представить.

– Потом влажность повышается, песок начинает бугриться, и мяч уже не такой жесткий. Появляется обратное вращение, неровный отскок… Пожалуй, я сейчас говорю скорее с позиции бэтсмена. Как вам известно, я был не лучшим из бэтсменов.

– Скорее худшим. Но хорошо отбивать вам и не требовалось.

– Тем хуже. Полагаю, так же и в отношениях. В общении.

– Ослы, возможно, читают поэзию, но мы зовем это ревом.

– Что?

– Проблемы в общении можно поправить. Но вот исправить личность непросто. Вернемся к вопросу. Сара, какая она?

– Милая. В самом деле милая.

– Должно быть, красивая?

– И непреклонная.

– Кажется, в английской литературе есть что-то об ивах, гнущихся и хлещущих на ветру?

– Правда?

– Итак, Сара…

Сара. Красивая и непреклонная. Пателю представилось, как меняется ее кожа, обретает глянец, будто у фарфоровой куклы. Им овладело странное неистовство. Захотелось разнести куклу в мелкие осколки.

– Дело в том, – проговорил Патель, – что Сара всегда спокойна. Никогда не сердится. – Он издал дурацкий смешок. – Иногда меня бесит эта ее рассудительность. Каждый раз, когда возникают разногласия, она предпочитает сесть и поговорить. Проанализировать. Словно пинцетом выковыривает занозу у вас из пятки.

– Она добродетельная женщина?

– Думаю, да.

– Чем она занимается?

– Создает скульптуры совокупляющихся женщин.

Мэр вскинул брови.

– В самом деле? Кто стал бы таким увлекаться?

– Сара – художник. Авангардное искусство, провокационное.

– Крайне необычно…

Мэр нахмурился, но Патель видел, как зажглись его глаза. Ему нравится, подумал он, при всем его благонравии и сдержанности.

Жена Харихарана принесла всевозможных сладостей на подносе. Мэру снова кто-то позвонил.

– Простите, мистер Патель. Индийцам неведомо понятие баланса между работой и личной жизнью…

Он отодвинулся на край дивана.

На краткий миг Сурен поднял глаза на Пателя. Холодный, пронизывающий взгляд. Этот холод пробрал сержанта до нервных окончаний. До него вдруг дошло, что это их первый зрительный контакт за все время. Он прошел к ним и встал сбоку от Чандры. Сурен с феноменальной быстротой переходил с одной страницы на другую, обрабатывая и вбирая информацию. Намного быстрее, чем это получалось у Пателя.

Пальцы Сурена неожиданно зависли над клавиатурой. Браузер был открыт на статье, посвященной Лакшми. К тексту прилагались три ее фотографии. Сексуальна до умопомрачения. Гладкая, ухоженная кожа. Великолепные волосы волнами ниспадают на плечи, отливая всеми оттенками золотого, медного и черного.

– Эти женщины, – проговорил enfant terrible[48].

Патель хотел поправить его – все-таки это были фотографии одной из женщин, – но Сурен добавил:

– Эти коровы.

Патель вдруг вспомнил статью в газете о полицейском рейде на скотобойню. Что-то после нее засело у него в голове, как остаток мяса в зубах. Это и было мясо. Заметку сопровождала фотография: мужчина рядом с коровой приставил дробовик к ее голове. Стилизовано под старину. Все сходилось. Женщин убивали, точно коров на бойне.

Он повернулся к Чандре.

– Это не поршневой пистолет. Ума не приложу.

Чандра пожала плечами.

– Что за пистолет? – вмешался мэр, все еще с телефонной трубкой возле уха.