Холодный Яр

– Мазать следует ежедневно, – поучал он фельдшера, – пока не сойдет. Недурно бы и солнечные ванны принимать.

Фельдшер нахмурил брови.

– Из одиночки на прогулку не пустят. Пожалуй, буду его в больницу забирать каждый раз рано утром, а обратно уводить после процедур. Вот и погреется.

Меня выкупали и намазали. Я одел выданное фельдшером чистое, хотя и поношенное белье. Попросил его подумать, как бы постирать мою рубашку. Фельдшер велел оставить её в ванной и предупредить старика, с которым я недавно разговаривал.

Выхожу на двор с таким чувством, словно заново родился. Особенно приятно избавиться от паразитов. Красноармейские портки вместе с их обитателями я швырнул под печь в ванной. На крыльце ждет своей очереди новая партия больных. Тут же и дедок. Отходим в сторону и садимся на траву.

– Ну что ж, слушайте и делайте такой вид, как будто говорим о самых что ни на есть обыденных вещах. Первое, знаете ли вы такого-то? – старик назвал имя одного из образованных холодноярских «бродяг».

– Ну конечно знаю!

– Мы с ним приятели. – Лукаво улыбается. – Вина моя небольшая: сыновья-офицеры уклонились от мобилизации в армию. Таких счастливых папаш наберется тут не один десяток. Но я на волю выйду в два счета. Передал своим шалопаям, чтобы бросили баловство и явились на сборный пункт. Теперь их могут определить в запасные части, а коль на фронт отправят – перейдут к нашим, вот и вся недолга.

Пока что я служу в больнице, помогаю письмоводителю и такое прочее. Главное, хожу по тюрьме свободно. Тому записочку передашь от товарища по делу – чтобы знал, как следствие идет – тому еды раздобудешь. Для меня, старичка, и то работа. И в конторе добрых знакомых имею. Они же уведомили, что вас доставили в тюрьму. Фельдшер этот – наш человек. Я попросил его обойти камеры и найти повод привести вас в лазарет.

Путь на волю у вас только один. В тюрьме были случаи сыпного тифа. Начальство менее всего желает, чтобы тут разразилась эпидемия. Как только врач ставит такой диагноз, тифозного, не спрашивая, за кем он числится, немедленно отправляют в земскую больницу. Там тюрьме отвели особую палату – её стерегут милиционеры. Чтобы туда попасть, вам надо подхватить сыпняк. Наши ребята отобьют вас ночью и увезут в надежное место, где уход будет лучше больничного. Понятное дело, можете и в ящик сыграть – это уже как Бог даст… А так погибнете наверняка.

– Ну ладно. Кто меня отбивать будет? И каким макаром я заболею?

– Первое совершенно не ваше дело. Когда увезут оттуда, тогда и поймете. Насчет захворать – скоро мне передадут из земской больницы тифозных вшей в коробочке. Я вам эту коробочку презентую, а вы дадите им на себе немного погулять. Сыпного тифа у вас еще не было?

– Нет, только возвратный.

– Значит, через полторы-две недели сляжете.

Простой, хотя и чудной план вселяет в душу надежду. Было в голосе старика нечто такое, что побуждало ему верить. Только вот Зинкевич должен заболеть вместе со мной. Старик отвечает, что подумал об этом. Если не выйдет предупредить его тут, в лазарете, тогда он свяжется с Гнатом через другого арестанта – Нечипоренко, бывшего директора Глодосской гимназии[235], а ныне старосту одиночного корпуса. С его же помощью нам будут приносить еду, «поднабраться духу». Рубашку старик обещал передать дочери, чтоб она постирала её и вернула.

Назавтра фельдшер привел ко мне в больницу Зинкевича. Когда мы открыли ему наш план, Гнат ответил, что не может так рисковать. У него слабое сердце, и тиф наверняка уложит его в могилу. Он стал крайним фаталистом и на всё махнул рукой – будь что будет!

Через два дня я принес в камеру полученную от старика маленькую жестянку. Там сидели крупные, отвратительные на вид тифозные вши. Подумав, что эти паразиты должны спасти меня, я любезно им улыбнулся и пустил всю четверку кормиться за пазуху. Оголодалые твари грызли тело, как псы, и долго не давали уснуть.

Рано утром меня разбудила брань из открытой фортки. Это заступил на смену рыжий надзиратель, коммунист и грубиян, единственный, кто никогда не упускал случая досадить заключенным. Теперь он кричал, чтоб я немедленно взял метлу и подмел камеру, хотя у меня было чисто.

Хлопнув рукой по зачесавшейся шее, ловлю там вошь. Озорничаю: выходя за метлой, тихонько пускаю гостью надзирателю на спину. Прибрав камеру, снимаю белье, отыскиваю трех других и давлю их ногтем на железном столе. Смешно от мысли о том, что ЧК и особый отдел давно бы раздавили меня сами – по использовании, если б я выдал им наши тайны.

Я продолжал ходить в больницу. Казенная рубаха почти разлезлась – хорошо, что дедок вернул мою, выстиранную. Через пару дней он сказал, что сегодня его должны освободить. Велел не терять терпения – как заболею, так дела и наладятся. Если вдруг переведут куда-то из корпуса и выпадет случай бежать, он ждет меня в гости. Он подробно описал свою хату и где её найти. Его фамилию я уже знал.