Холодный огонь

Он, видимо, стреляет в другую сторону: ни одна пуля не бьет рядом с Холли. Она все ползет, перебирается через мертвого мужчину с кишками наружу. Теперь она слышит вой сирен. Сирены надрываются снаружи, копы разберутся с этим психом. За спиной грохот, потом грохочет совсем близко, она оборачивается и видит его – безумец идет следом, переворачивая столы, пиная стулья, и смотрит на нее. Она перебирается через мертвую женщину и оказывается в тупике – на коленях у мертвого мужчины, который осел в углу зала, на коленях у мертвого мужчины, и деваться ей некуда, а псих наступает. Он очень страшный, такой страшный и свирепый, что она не может на него смотреть, не хочет видеть у своего лица ствол, как видела его рыжая девочка, поэтому отворачивается и оказывается лицом к лицу с мертвым мужчиной…

Никогда еще Холли не просыпалась так – не от собственного крика, не от нехватки воздуха, а от рвотных позывов. Она свернулась калачиком, крепко обняла себя за плечи и зашлась в конвульсиях, но желудок был пуст, и горло просто сжимали спазмы.

Джим лежал к ней спиной в позе эмбриона. Он крепко спал.

Когда наконец удалось восстановить дыхание, Холли села. Ее не просто трясло, ее всю колотило, даже казалось, она чувствует, как у нее гремят кости.

Слава богу, после пончиков она ничего не ела, а пончики давно переварились, а так бы точно вся обблевалась.

Холли наклонилась вперед, закрыла лицо ладонями и сидела так, пока ее не перестало трясти и пока не утихли спазмы.

Первое, что она заметила, когда отняла от лица ладони, – дневной свет в узких окнах. Свет был опаловый, розовато-серый, не сияние солнца на ясном небе, а блеклое свечение, но все-таки – свет. Глядя на него, Холли поняла: в душе она не была уверена, что когда-нибудь увидит новый день.

Она посмотрела на часы: шесть десять. Только недавно рассвело. Она проспала всего два или два с половиной часа. Лучше бы не спала, она чувствовала себя совсем разбитой.

Все-таки уснула. Холли подозревала, что Друг усыпил ее с помощью своей телепатии. Кошмар был слишком насыщенный, и Холли подумала, что он специально прокрутил у нее в мозгу этот жуткий фильм.

Но зачем?

Джим что-то пробормотал, пошевелился и снова затих. Он дышал глубоко и спокойно. Его сон явно был не таким, как у нее, иначе он бы корчился и вопил, как мученик на дыбе.

Некоторое время Холли обдумывала свой сон, пытаясь понять – не вещий ли он был. Друг предупреждал, что так закончится ее жизненный путь? Что она будет ползать по разбросанной еде, по лужам крови, пытаясь спастись от свихнувшегося маньяка с автоматом? Она ведь даже не слышала о «Дворце утенка Дикси». Трудно представить более нелепое место для смерти.

В современном мире наркоторговля ежедневно выбрасывает на улицы тысячи новых жертв. Кто-то из них, отбитый на всю голову, вполне способен взять автомат и начать охоту на крыс, которые якобы работают на ЦРУ или руководят шпионскими сетями со складов бургерных. Всю свою взрослую жизнь Холли трудилась репортером в разных газетах. Она сталкивалась с историями не менее трагическими и странными, чем ее сон.

Прошло минут пятнадцать, и Холли поняла, что больше не может думать о кошмаре. Вместо того чтобы во всем разобраться, она еще больше запутывалась. Картинки кровавой бойни не тускнели в памяти, как обычно бывает после пробуждения, а становились только ярче. Надо было сделать перерыв.

Джим все еще спал, Холли решила пока его не будить. Пусть отдохнет. Никаких следов того, что Враг пытался воспользоваться порталами снов, она не обнаружила: известняковые стены и дощатый пол были в полном порядке, так что повода разбудить Джима не нашлось.

Осматривая комнату, Холли заметила на полу под дальним окном желтый блокнот. Она забросила его туда, когда накануне вечером Друг отказался устно отвечать на вопросы и ответил письменно на все сразу. Холли так и не успела задать все заготовленные вопросы, и теперь ей стало интересно, что он там написал.

Она очень тихо встала и, осторожно пробуя перед каждым шагом доску на скрип, прошла через комнату к дальнему окну.

Холли уже собралась поднять блокнот, и тут раздался звук, от которого внутри все похолодело. Так билось сердце – только с одним лишним ударом.

Холли сверху донизу оглядела стены. Газовая лампа горела на полную, в окна проникал дневной свет – убедиться, что ни известняк, ни дерево не изменили свою структуру, труда не составило.

Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ…

Звук был тихий, будто били в барабан за стенами ветряной мельницы где-то на выжженных солнцем холмах.

Но Холли знала, что это. Это не барабан. Подобный стук всегда предварял появление Врага точно так же, как звон колокольчиков – появление Друга.

Звук постепенно стих.

Холли напрягла слух.

Ничего.

Холли с облегчением вздохнула, но руки у нее еще тряслись. Она подняла блокнот. Смятые страницы тихо шуршали, когда Холли их расправляла.

Джим по-прежнему дышал ровно (ни ритм, ни частота дыхания не изменились), и его сопение плыло по комнате мягким эхом.