Холоп августейшего демократа

— Минович, ты смотри, возница наш катит твоё высоко­превосходительство прямо в банду, уже и с дорожки свернул, — с заднего сиденья подала голос Эрмитадора.

«Вот сука, погодь, доедем до места, я тебя на халявку по­пользую!» — разозлился Берия, а вслух добавил:

— Ты это, языком в правильном направлении работай, а я уж как-нибудь со свёртками дорожными и сам разберусь. С энтого свёртка до дому, Енох Минович, километров на тридцать бли­же будет, да и Бурчал-урочище минём, а там хакосы всяку ночь шьются, про то и малышня в деревне знает, а далее километров через пятьдесят на Каменистой Гряде сидят узкоглазыми ворона­ми уйсуры! Вы её не слухайте, ещё не ведомо, на кого она всамделешно пашет.

— Берия! Прекратить в подобном тоне говорить о женщи­не, тем более баронессе! — незлобно одёрнул Енох подчинённо­го. — Эрми, голуба, а может, ты и в самом деле сдала нас каким- нибудь ушкуйникам, а?

— Не, я не по этой части, — вывесив голые ноги в окно и прихлёбывая из бутылки, беззаботно ответила девица. — Гопс- Шумейко никогда ни на кого не стучали, разве что по велению сердца. Смотри, какая ночь, в такую ночь и в плен сдаваться не страшно...

— А почему это? — с ленцой и явно засыпая, спросил Енох.

— А мы уже все в плену этой всесильной луны. Енох, а ты слышал, что в твоём уделе какой-то старец объявился и вещает о старых богах, что спят где-то в наших горах? А, Енох?

Но, усталый и удовлетворённый искатель титулов и славы, безмятежно сопел, и ему снился всё тот же странный сон, кото­рый так неожиданно свалился на него прямо посреди совещания.

10

Заседание ложи «Северная маслина южно-шанхайского ри­туала» было объявлено открытым. Ещё стук молотка мастера не растаял в ушах братьев, как на небольшую кафедру, украшенную человеческим черепом и бархатным платом с державным гербом, двуглавым медведем и традиционной братской символикой, взо­шёл сам Генерал-Наместник. Одет он был по-смешному: в допо­топные розовые панталоны, высокие белые чулки, какой-то рас­шитый золотом камзол, на шее болтался обрывок украшенной бриллиантами верёвки, а ноги были обуты в старинные башма­ки, востребованные им из местного музея декабристов, исключи­тельно ради сохранения преемственности.

К слову следует сказать, что и остальные братья обряжены были под стать докладчику, но каждый имел хоть малую, а всё же отличность от собрата. Так, скажем, у Воробейчикова, при всей смехотворности его музейного одеяния, к братскому фартуку были приторочены орденские планки, у мастера ложи на верё­вочной петле, своеобразном прообразе нашего галстука, висели, словно тля на стебельке сочной травинки, миниатюрные панагии, наперсные кресты и херувимы, у окружного прокурора была своя символика, у жандармов своя и так далее. Только у одного брата подол был девственно чист, изображение пёсьей головы и метлы, коие в своё время носили опричники, были потаённо вытатуиро­ваны на внутренних сторонах ягодиц, а в повседневной жизни он работал обычным аптекарем и для всеобщего приличия носил в петлице маленькое изображение увитой змеями чаши.

— Братья! Чрезвычаен случай, собравший нас в спешном по­рядке на это собрание. Многим пришлось претерпеть значитель­ные стеснения и неудобства, но дух нашего братства, — оратор торжественно положил руку на череп, отчего тот засиял изнутри алым светом, — всепобеждающ и свят. Возможно, поэтому Ав­густейший Демократ, кормилец и духовный наш магистр, не по официальным каналам, а по шляху братства разослал свою волю, а так как вы, почитай, все, за исключением досточтимого брата аптекаря, ещё являетесь и верными солдатами нашего Отца, то будем считать, что наисекретнейшее совещание мы проводим ныне! — на последних словах голос Генерал-Наместника обрёл металлическое звучание. — Так вот, — продолжил он, — по из­вестным одному богу каналам Высочайшему и Августейшему Демократу стало известно, что мир наш, грубый и необразован­ный, стоит на грани несусветных потрясений, а главное, что весь незыблемый миропорядок может рухнуть в одночасье!

Ропот не то испуга, не то возмущения прокатился по залу. Вы­сокое собрание, словно голодная стая волков на своего вожака, впялило взгляды на докладчика, вмиг прекратив шушукаться и ковыряться в носах. По всему нынешнему свету не то что действия, а даже сама мысль о каких бы то ни было разрушениях принятого сегодня миропорядка являлась страшной крамолой и влекла за со­бой самые жёсткие санкции Всевышних кураторов мира.