Холоп августейшего демократа

«Ну, вот влетишь ты со своей бандитской рожей в некое свя­тилище, — думалось атаману, — а ведь там-то скорее всего всё по-другому, всё по-чистому, ну и что ты им скажешь? Мол, чест­ные. как-вас-там, я Макута-Бей — бандит с большой дороги, прибыл защитить вас от неминуемой погибели и всемирного по­ругания. И это скажешь ты — пигмей окаянный и, главное, кому? Властителям мира, творцам Вселенной! Которым стоит только пальцем или извилиной одной пошевелить, и шар земной пере­вернётся!»

Одним словом, было отчего дрейфить, да что там дрейфить! Мо­роз спину леденил, потому что никак он не мог представить себе тех подземных обитателей. Какие они, с одной или с тремя головами? Можно ли с ними по-нашенски погутарить, али они какие страши­лища, про коих в старомудрых сказках старики со старухами бают? Тут хочешь - не хочешь, а мозги напрочь закипают, и кабы не ноздри да уши, давно бы разлетелась Макутина черепушка. Уже перед са­мым Сар-мэновым логовом принял атаман окончательное решение: «Людьми рисковать не буду, сам пойду в одиночку, погляжу, что да как. С голыми руками пойду, без оружия, а то как бы с перепугу в кого не пальнуть ненароком. А там будь что будет, потрафлю подземельцам — хорошо, а в немилость придусь им, пущай губят, не­бось, не впервой им! Может, для этих небожителей и человек равно букашка какая. Хотя какие же они небесники, коли в пещерах зем­ных прячутся, словно совы или мыши летучие! Солнышка божьего чураются! Ох, час от часу не легче, однако, что решено, то реше­но — иду один, а сгину или смерть лютую приму, что тут подела­ешь, всё одно когда-то помирать, и так уже зажился. Три смертных приговора за спиной, как голодные волки гонятся, когда-никогда, а настигнут. Ещё и подумать крепко надо, где помирать легче будет — в печорах ли горных, али на государевой дыбе в лубяных застенках? Эх, да где наша не пропадала! Нно-о, залётная, пошла, пошла!»

Определился разбойник, и с души словно камень свалился. Туманная ночь просветлела, и копыта верного конька по горной тропке веселей застукали. Так уж исстари на земле нашей пове­лось, что атаман, в отличие от доблестных золотопогонных коман­диров, всегда впереди своей ватаги, а не будь он там, и в вожаки чёрта с два бы выбился, да и слушать бы его никто отродясь не стал, так непримеченным бы и сгинул в людской круговерти.

15

Машенька и идти не шла, и слышать не слышала, и дышать не дышала. Сердце, как стреноженный воробей, прыгало в груди, трепетало своими невидимыми крылышками, рвалось на волю, а волей этой был идущий рядом с ней человек, который что-то весело рассказывал, махал руками, забегал вперед и пытался заглянуть ей в глаза. Маша боялась и оттого сторонилась этого взгляда, ей казалось, что, встреться их глаза, случится что-то не­поправимое, нестерпимо грешное и неизбежное. «Прочь и прочь следует гнать от себя эти несуразные страхи! Что может произой­ти от одного взгляда? Вот сейчас подниму глаза и посмотрю на него!» — девушка замедлила шаг и неимоверным усилием воли заставила себя повернуть голову в сторону своего попутчика.

Казалось, тот только этого и ждал, их глаза, словно пьяные, столкнулись и, вместо того чтобы отстраниться, сплелись в нечто единое и провалились в глубины друг в друга. И от этого взаим­ного проникновения в девичьей душе вдруг всё сразу как-то успо­коилось, окружающий мир приобрёл привычные очертания, ды­хание выровнялось и перестало вздымать рвущуюся наружу грудь с нагрубшими от возбуждения сосками. Маше нестерпимо захоте­лось прижаться к этому большому и сильному человеку, уткнуться в его грудь и, не таясь, вдохнуть в себя ни с чем не сравнимый аромат чужого мира. Она уже больше не боялась плена, отврати­тельных разбойников и, что самое удивительное, ей не хотелось никуда уезжать из этого чудного места. Понемногу осмелев, она заметила, что у её спутника очень вдохновлённое и оттого слегка глуповатое выражение лица, казалось, что он готов выпрыгнуть из самого себя, чтобы хоть как-то угодить ей. Машенька сразу вспом­нила рассуждения всезнающей Эрмитадоры о том, что все влю­блённые мужики похожи на телят, видящих сиську: и морда глу­пая, и мычание несуразное, и слюна гужом течёт, и мира божьего они не видят, пока не дорвутся до вожделящего их предмета. Она на минуту представила, как у Еноха текут слюньки и он, глядя на неё, вожделенно мычит, картина получилась такой забавной, что она чуть было не прыснула со смеху.

От своей шалости Машенька немного смутилась и, отвер­нувшись от Еноха, бросила взгляд окрест. Тут она в изумлении замерла, и слова восхищения сами сорвались с её уст.

— Господи, красота-то какая! Посмотрите, Енох Минович, Белуха открылась!