Хождение за три моря

И на Руси было то же, что в других государствах, — тяжбы, зависть, подсиживание, радение своим, доносы, клевета, корысть, тщеславие; порок и личные интересы вершили судьбу страны. Так было до сих пор, и так будет, пока в жилах людей течёт горячая, а не хладная кровь. Государство, устроенное естественным образом, никогда не станет совершенным. В нём знатные кичатся своим происхождением, безродные завидуют благородным, бедные ненавидят богатых, малознатные рвутся к власти, воители хотят войны, землепашцы мира, скотоводы противятся пахарям, рабы не желают трудиться из-за похлёбки. Но пока все нуждаются в защите государства, оно существует. Эти мысли не раз приходили на ум Афанасию, вызывая невольный вопрос: ради кого он старается?

По случайности грек Кокос и Степан Дмитриев прибыли в Кафу в один и тот же день. Корабль, на котором из Подолии плыл русич, догнал между Балаклавой и Гурзуфом терпящее бедствие судно. На нём и был купец Кокос.

Новости, которые привёз пожилой, приземистый, курчавый грек, всколыхнули не только русскую колонию, но и всю Кафу. Оказывается, тайная борьба за ханский престол Крыма вылилась в открытую. Один из соперников хана Менгли-Гирея, союзника Руси, некий Эминех-бей, вошёл в сношения с османским султаном Мехмедом и признал себя подданным султана.

— Из Стамбула уже вышел огромный османский флот под началом самого великого визиря Гедика Ахмед-паши! — взволнованно кричал Кокос, всматриваясь в Афанасия маслянистыми выпуклыми глазами. — Если буря его не задержит, турки подойдут к Гурзуфу через две недели или даже раньше. Менгли-Гирей со своими преданными соратниками ушёл в горы Аюдага. Эминех-бей занял престол. Конница сверженного хана перешла в его подчинение. Крым скоро станет владением турецкого султана. Все генуэзские колонии — Гурзуф, Балаклава, Алустон[201], Ялита[202]

— окажутся под его властью! Это так же верно, как и то, что моя мама гречанка!

У Кокоса Афанасий выведал, что Узун Хасан потерпел сокрушительное поражение от турок в верховьях реки Евфрата. Сообщение о своей полной победе Махмед прислал в Кырк-иер и даже в Манкуп.

Почти половина русских, узнав, что турецкий флот скоро появится у берегов Крыма, решили не покидать Кафу, твёрдо веря, что турки купцов не тронут. Остальные рискнули отправиться на родину, в том числе Гридя и Степан Дмитриев. Афанасий присоединился к ним. Несколько колонистов имели судно, груженное товарами, и звали их плыть с ними по Днепру. Но поскольку Гридя и Степан не успели запастись товарами, тем более не было их у Афанасия, то после недолгого обсуждения они решили отправиться в путь на лошадях — и быстрее, и надёжнее.

— Со мной жена Варвара поедет, — сообщил Гридя. — Она добрая наездница. И саблей рубит, и из лука на сто шагов в прутик попадёт. Обряжу её как воина. Ха, едем!

Следующим утром на морском горизонте забелело множество парусов. Это шла к Кафе османская эскадра[203]. В тот же день друзья покинули город и направились к Перекопу.

Восхитительно скакать весенней зеленеющей степью на горячем сильном жеребце, когда впереди единственно лучшее и каждый прыжок твоего коня приближает будущее.

От сладких запахов трав и цветов кружилась голова. Парила нагретая солнцем влажная земля. Проносились вдали табунки диких лошадей-тарпанов, охраняемых свирепыми вожаками. Жеребец Афанасия жадно и шумно втягивал расширенными ноздрями душистый воздух, слыша призывное ржание кобыл. Шуршала под копытами лошадей седая трава ковыль. Прогретые склоны курганов были усыпаны алыми маками и казались окровавленными. Порой в струящемся мареве с треском и шумом взлетали из травы черноголовые фазаны, а в переплетениях отмерших трав мелькало гибкое рыжее тело степной лисицы. Кони на ходу срывали молодые побеги, не имеющие пока ости, и с лиловых губ их капал тягучий зеленоватый сок.

Путники были в полной воинской справе, каждый вёл на поводу запасную лошадь с перемётными сумами. Варвара, жена Гриди, сопровождавшая мужа во всех его «заморьях», выглядела заправским воином, сидела на лошади уверенно, крупная, ширококостная, в кольчуге, шлеме. Лук за плечом, сабля на боку придавали ей грозный вид. Она и на самом деле оказалась метка, сноровиста и однажды на привале на полтораста шагов пробила стрелой тополёк в руку толщиной. Иногда Варвара ради забавы схватывалась с мужем в шутливой рубке на саблях, ловко уходя от ударов, умело прикрываясь круглым медным щитом. Афанасий и Степан только восхищённо крякали, наблюдая за мастерским боем. Степан приговаривал:

— Ай да Варвара-краса, длинная коса, истинно богатырша! Такие, как ты, на Куликовом поле с татаровями насмерть бились!

— Я что-то не слышала, чтоб там женщины сражались, — говорила богатырско, поправляя выбившуюся из-под шлема косу.