Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466-1472 гг.

Характерно, что в исторических документах «тверской гость», т. е. купец, ведущий торговые операции вне пределов своей оседлости и гражданства, является (в первой половине XII в.) раньше, чем самый город Тверь в летописях (в начале XIII в.). Наряду с гостями, в летописных текстах фигурируют в Твери, подобно новгородским «житьим», «житейские

» люди и мужи, а в Кашине на совещаниях великокняжеского наместника «земские тысящники» поминаются даже прежде «бояр». О широте торговых горизонтов «богатой» Твери свидетельствуют такие факты XV в., как проникновение тверитина Афанасия Никитина в Индию или прибытие в Тверь торгового посольства с роскошными тканями из «Шаврукова царства» (столица Герат). На фоне подобных фактов (к которым, по характеру наших древних источников, неприменим статистический метод, а мелькание их очень симптоматично) «гостие мнози от стран», оказавшиеся в Твери в момент смерти великого князя Михаила Александровича в 1399 г., представляются не просто риторическим украшением летописного рассказа, а реальной чертой деловой жизни города, который еще и в XVI в. производил на иностранцев впечатление второй Москвы. Неудивительно, что именно Тверь при случае оказывалась центром притяжения для политических оппозиционеров из среды московских Торговых воротил (сурожан и суконников), вроде Некомата сурожанина, добывавшего для Твери в Орде ярлык на великое княжение Владимирское в 1375 г., или тех суконников, которые «вскоромолили» на Василия II и «вышли» с Москвы в Тверь - в первые годы московской междукняжеской смуты второй четверти XV в. Недаром и кредитоспособность тверского великого князя расценивалась на золотоордынской ростовщической бирже в 70-х годах XIV в. в масштабах больших, чем обычные тогда цифры военных контрибуций и золотоордынских «выходов» (5-7-8 тысяч рублей): сын тверского великого князя Михаила Александровича (Иван) в хлопотах о великокняжеском ярлыке для своего отца назанимал тогда тут же в Орде 10000 рублей (ср. известный предел великокняжеского кредита в Константинополе во второй половине XIV в. - 20000 рублей).

Напористость торговой экспансии тверских феодалов получила четкое отображение в знаменитых новгородских договорных грамотах (особенно первой половины XIV в.), которые обычно трактуются в русской исторической литературе как конституционные хартии Новгородской республики

, ограничивающие власть князя вообще, а по существу и по своему происхождению являются памятниками именно тверской политики

, задолго до Ивана III предвосхитившей его тактику - покушениями на неприкосновенность «немецкого двора» в Новгороде и на «переимы» у себя в Твери всяческих «гостей», с которыми Новгород привык и претендовал торговать непосредственно, «своими людьми», т. е. через новгородцев же. Именно со стороны Твери, если бы она стала во главе северо-восточной Руси, грозила величайшая опасность Новгороду и его торговле как с Западом («немцами»), так и с Суздальщиной, а через нее и с далеким Востоком.

Приглашая к себе на стол, впервые из Твери, Ярослава Ярославича (в 1263 г.) в расчете, что он же возглавит и Суздальщину и обеспечит новгородской торговле единый «мытный» тариф по Тверской и по «всей Суждальской земли», новгородские правители только эту торгово-охранительную статью и вставили в свой первый конституционный договор с тверским князем. Но на деле очень скоро у Ярослава Ярославича из-под маски общерусского Владимирского выглянула лицо Тверского великого князя, прямого привратника-мытника суздальской торговли Новгорода и патриота коммерческой Твери. И в новый, второй договор с ним новгородцы, помимо прежней статьи, включили обязательства: 1) «в немецком дворе тобе торговати нашею братьею, а двора не затворяти и приставов не приставливати» и 2) «гости нашему гостити по Суждальской земли без рубежа, по Цареве [т. е. ханской] грамоте». Новый договор предложен был новгородцами Ярославу в решительной форме (в случае отказа целовать крест - «поиди прочь, не хотим тебе»), и тверской князь вынужден был прислать на вече послов своих «с поклоном» и был «водим к кресту», целовал крест, потому что против него у Новгорода оказалась «царева грамота» (Менгу Темера), запрещавшая политику торговой исключительности и предпочтений.

Тверь, как видим, при первом же случае покусилась стать не только узловым руководящим центром восточнорусской торговли, но и монополистом западной, и Ярослав, одновременно с ударами по новгородскому «немецкому двору», начал было «выводить» (тоже подобно позднейшим московским государям Ивану III и Ивану IV) иностранных резидентов из Новгорода в Тверь (что вызвало протесты в Риге и было пресечено тоже «царевой грамотой»). Новгородско-тверские договорные грамоты XIII-XIV вв. и являются памятниками борьбы с этой опасностью экономического (и затем уже политического) удушения новгородской буржуазии тверским соседом - борьбы, повелительно требовавшей создания противовеса Тверскому великому княжеству в его тылу, в лице пусть хотя бы Москвы.