Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466-1472 гг.

Тем временем Москва, работая одновременно и согласованно церковным и светским мечом, перешла в наступление на выбившихся из ее «воли» князей, а на упорствовавших «нача посягати». Почуяв грозу, Михаил бросился за поддержкой в Литву, а его столица, в его отсутствие, приняла на себя комбинированный удар обоих мечей: сначала вызов на митрополичий суд тверского епископа, показавшего себя до того сторонником Михаила и утвердившего необычную завещательную передачу половины дорогобужской отчины Константиновичей Михаилу, а затем - карательную экспедицию кашинского Василия во главе московской силы и массовую репрессию, в которой тверские «житейские люди» тяжко расплатились, очевидно, за поддержку Михаила и в этом «политическом» по существу дорогобужском деле. Михаил с литовской помощью восстановил свое положение и «докончал» (помирился) на этом с великим князем Димитрием, но скоро (1368 г.) был «зазван о любовью» в Москву митрополитом, там был подвергнут суду, церковному запрещению и «изыманию» (т. е. заключению) вместе со всеми своими боярами. Попросту ликвидировать тверскую верхушку в Москве, однако, «усумнились» без санкции Орды (татары этой санкции и не дали); но, вслед за освобождением Михаила, в Дорогобужском «градке» сел московский наместник. «Про то» Михаил и «начат розмирие имети к Дмитрию». Но агитация поведена была им «наипаче» против «изменнической» политики Алексея («колику любовь и веру ямех паче всех к митрополиту сему, и он толико мя посрами и поруга», - ПСРЛ, VIII, стр. 15; XI, стр. 10).

Так Михаил сразу же попал под колеса той самой машины, которую не удалось создать его деду 60 лет тому назад. Дед (Михаил Ярославич) начинал в союзе с митрополитом (Максимом), хлопотал о собственном тверском кандидате на русскую митрополию после его смерти и проиграл это дело, приняв в штыки поставленного Константинополем митрополита Петра. Это отбросило тогда главу русской церкви в объятия Москвы, и в дальнейшей борьбе с ней тверская династия осталась без поддержки единственного общерусского центра организации и идеологического руководства русским феодальным обществом. Внуку Михаила Ярославича, Михаилу Александровичу, столкнувшемуся теперь с этим церковным центром лоб в лоб, пришлось на ходу искать новой точки опоры и ставить на голову идеологию своей тверской традиции.

Михаил Александрович не замедлил апеллировать к константинопольскому патриарху, но самое большее, на что можно было рассчитывать, сводилось бы к вызову митрополита Алексея на патриарший суд для снятия наложенного Алексеем церковного отлучения, о чем и хлопотал Михаил. Об образовании своей, тверской, митрополии на пути непосредственных сношений с Константинополем и речи быть не могло. Практически речь могла идти (как до 1361 г. и было при митрополите Романе) о противопоставлении Алексею особого митрополита в системе Литовско-Русского ольгердова государства, с отрывом тверской епископии от Москвы и включением ее в Литовско-Русскую систему. Этот план и был выдвинут литовским Ольгердом. Но это было бы связано для Твери с конечной утратой политической самостоятельности и переходом в состав Литовского государства на положении вассала и поставило бы Тверь на неопределенное время в экономически парадоксальное положение - при наличии давних связей тверского купечества со всей северо-восточной Русью и через нее с зарубежным далеким юго-востоком. Однако даже в своей зародышевой форме план этот осуществился - в виде временного назначения Киприана на Литовскую митрополию - лишь в декабре 1375 г., когда (еще в августе этого года) Михаил уже исчерпал все свои ресурсы и сложил оружие перед Москвой.