Хозяйка

К субботе ветеринар уехал. «Как я теперь посмотрю в глаза Вальке?» — с ужасом думала Клавдия. Но Валентин приехал мрачный, поужинал, ни на кого не глядя, и сразу ушел в аппаратную. Клавдия ожесточилась: «Ну и пусть! Значит, празда, есть у него другая, коли не смотрит на жену».

5

Чем больше она думала, тем больше убеждалась, что Шурка Озорнова права. Прежде Валька всегда сам искал примирения, уступал. Если теперь он упорствует, значит кто-то настраивает его против семьи. Выходило, что непременно должна в этом участвовать женщина, иначе и быть не могло. И еще чувствовала она, не умея сказать, что дело не в случайной ссоре, которой могло и не быть. Даже промолчи она в тот вечер, когда Панька рассказала о бригадирах, все равно им пришлось бы столкнуться. Теперь Клава в слезах вспоминала, что последние месяцы Вальке стало неинтересно дома и он уходил то в правление, то к животноводам, то беседовать с бригадирами. И вообще он всегда любил мешаться в чужие дела: писал стишки в стенгазету, осмеивал людей, и многие обижались. Она, Клавдия, никогда этого не понимала. Если всякий сосед станет мешаться в твою жизнь, волком взвоешь. И будто мало дел у себя в семье… Просто, наверное, это у него прежнее: как был задирой в парнях, так еще и в мужиках не выветрилось… Еще вспомнилось ей, каким обиженным делалось Валькино лицо, когда она прерывала его рассуждения об агротехнике. А что делать? Ей невтерпеж бесконечно слушать о разных почвах и суперфосфатах; она сразу начинала зевать, клонило в сон, а «спать да родить нельзя погодить», как говорят в деревне. В конце концов, они ссорятся не впервые за четыре года супружества. Но тогда, в первый раз, Клавдии удалось направить Валькино недовольство в другую сторону — на глупую его работу возчиком. Оттого он и стал добиваться у председателя, чтоб его отпустили учиться, оттого и пить бросил и разошелся с прежними приятелями. Теперь же сколько Клавдия ни думала, она не находила выхода и потому все больше убеждалась, что Шурка Озорнова сказала правду. Думать ей приходилось много — шесть дней в неделю. И в эти дни ее била лихорадка: впервые Клавдия боялась будущего. Воскресенье надвигалось тучей, которая может принести грозу и град. А вместе с тем она любила Вальку и, когда вспоминалось прежнее, отчаянно рыдала, прячась от всех: все равно никто не поможет, только лишнее унижение…

Теперь, после случая с ветеринаром, Клавдия окончательно уверилась в измене мужа. Ей нужно было думать, что он виноват, и она думала.

А Валентин боялся примирения: он уже привык подчиняться Клавдии и знал, что способен упорствовать только в ожесточении и обиде. Уступить же было немыслимо. Он был обязан добиваться, требовать, обличать. И главное — это ему нравится… Валентин почувствовал Клавдину отчужденность и встревожился, но раздумывать было некогда. «Обойдется!» — решил он.

Не раз Клавдия посылала Валентина к родителям. «Ладно, схожу», — отвечал Валентин и не шел, занятый делами.

Мать пришла сама.

— Здравствуйте! — сдержанно сказала она. — Ты бы, Клавдюша, погуляла, что ли, с внучкой-то… Да не ходи далеко…

Клавдия долго бродила возле дома, волнуясь; она не слышала, о чем спрашивает Люська, дергая за рукав.

Наконец старуха вышла.

— Оправдался! — сказала она радостно. И строго добавила: — Злые языки оболгали, а ты веришь… Ну, ступай, мирись при мне…

И еще сказала старуха, когда Клавдия поднялась на крыльцо:

— Не пускай, дочка, ссору в дом — от дома пепел останется!

Свекровь заставила их поцеловаться и ушла, а мира не было. Теперь Клавдия не поверила и свекрови: «Известно, мать! Наврал, извернулся, а она и рада…»

И все-таки они помирились. Не признавались, не просили прощения, а просто Валентин, не стерпев, заговорил, и Клавдия, измученная ссорой, на этот раз ему ответила. Вечером они даже пошли в клуб, где показывали «Историю одного кольца». На экране плавали лебеди и дрались с орланом, защищая лебеденка. Зал сочувственно гудел. Кто-то ломился в запертые двери, мальчишки заглядывали в окна, прижимая носьи к стеклу. Потом зажгли свет, девушки оттащили скамейки в сторону и приготовились танцевать.

Рядом с Мазуровым оказался Маслюков. Подмигнув другим, он спросил:

— Объясни ты мне, Валентин: почему это у нас второй год ложится пшеница? От дождей, что ли?

— Молчи, Валька! — быстро сказала Клавдия. — Он на смех спрашивает…

— Почему на смех?! — возмутился Маслюков. — Я ж вправду не знаю!

— Возьми книжку да прочитай! — отрезала Клавдия.

Но Валентин не слушал.

— Хлеб ложится, когда избыток азотистых удобрений, — объяснил он. — Надо добавлять калия.

— Как же его добавишь, коли пшеница уже высокая? Потопчешь ее…

— Лучше всего, конечно, вызвать самолет… — начал было Валентин, но Маслюков не дал договорить.

— Са-мо-лет?! — вскричал он и обернулся. — Слышите, ребята? Такому дай волю — на трудодень останется полтора шиша без полтинника! Чего денег жалеть, колхозные!

Клавдия ушла, не дожидаясь Валентина. А после, дома, сварливо сказала:

— Лезет карась на удочку! Больно нужно ему твое объяснение!