Хозяйка Мельцер-хауса

Она откинулась на спинку и подумала, не написать ли несколько слов о Китти. К сожалению, хороших новостей было мало. После выкидыша Китти несколько недель лежала в комнате без света и никого не хотела видеть. В конце концов Мари дала ей понять, что так дело не пойдет. У нее нет права отдаться своему горю целиком и полностью. У нее есть ребенок, маленькая дочь – неужели ей нет никакого дела до нее? После этого Китти стала появляться на завтраках, снова начала принимать участие в жизни семьи и заботиться о Хенни. Однако она совершенно утратила свой прежний нрав, свой живой, бурный темперамент. Китти бродила по вилле, словно тень самой себя, бледная, молчаливая и почти всегда с зареванными глазами.

Китти мужественно пытается перенести постигшую ее тяжелую утрату. На прошлой неделе мы с ней были на собрании благотворительного общества, где она проявила желание активно участвовать в запланированных мероприятиях.

Это, хотя и было большим преувеличением, должно обрадовать Пауля. Она с большим трудом отговорила Китти наголо остричься, чтобы отдать свои волосы на нужды войны. Женские волосы принимались повсюду – для изготовления прокладок-уплотнителей и приводных ремней. Кроме того, солдатам на фронт собирались и отправлялись всевозможные «любовные подношения»: от кожаных нагрудных мешочков, шерстяных напульсников, подтяжек, трусов и пивных кружек до ликеров, сигар и шоколада.

На прошлой неделе до нас дошло письмо из Бранденбурга от Эрнста фон Клипштайна. К всеобщему удовлетворению, он уладил все свои дела, брак расторгнут, развод будет скоро оформлен, так что Адель снова сможет выйти замуж. Поскольку Эрнст считает себя неспособным по состоянию здоровья управлять имением и конным заводом, договорились, что он передаст имение жене и сыну. На сына он оформил документы как на наследника поместья. Какими будут планы Клипштайна на будущее, он не пишет, но боюсь, что он снова захочет поступить на военную службу. В связи с этим я еще раз сердечно пригласила его к нам на виллу.

Она чувствовала угрызения совести, потому что втайне испытывала облегчение от того, что фон Клипштайн не принял приглашение Пауля. Конечно же, ей было жаль беднягу: он не только перенес тяжелое ранение, но и потерял личное счастье. Однако его пылкое обожание действовало ей на нервы. Что ж, она проявила свою добрую волю и пригласила его еще раз, хоть и не предполагала, что он действительно приедет.

К нашей общей радости, вернулся и Густав: в один прекрасный день, не известив нас заранее, он появился на пороге виллы. Взрыв гранаты лишил беднягу левой ноги, но ему сделали деревянный протез, с помощью которого он довольно ловко передвигается. Августа была вне себя от радости, я дала ей три выходных дня, чтобы они достойно отпраздновали воссоединение. Вместе со своим отцом Густав собирается обустроить заднюю часть парка – хочет превратить ее в большой огород. Теперь они копаются в земле не одни, им помогает Гумберт, втроем они развели аптекарский огород с пряными травами, так что к концу следующего лета будем пожинать плоды их кропотливого труда. Тогда мы соберем такой урожай картошки, репы, капусты и редиса, что будем жить как в сказке.

Она улыбнулась. Паулю понравится, что Густав так рьяно взялся за работу. На мгновение она задумалась, не написать ли еще пару слов про Гумберта, но все-таки не стала. В сущности, ничего не изменилось: ничто не мешало Гумберту усердно служить. Три средних пальца на правой руке не сгибались, но он на удивление хорошо с этим справлялся. Однако с ним случались, в любое время дня и ночи и без видимой причины, странные приступы помешательства, когда он как бы выпадал из реальности. Тогда он начинал дрожать всем телом, съеживался и куда-нибудь заползал. Несколько раз Густав находил его в своей комнате, под кроватью, а потом выманивал оттуда, но чаще всего он прятался на кухне под большим столом.

Мари поговорила с доктором Штромбергером, который теперь работал в лазарете вместе с доктором Грайнером. Штромбергеру было уже за пятьдесят, он переехал с женой в Аугсбург и снял квартиру. Помимо работы в лазарете у него была и частная практика. Он прописал Гумберту в качестве успокоительного бром, но это не принесло большого успеха.