Хозяйка Мельцер-хауса

Так что все у нас идет своим чередом, и мы желаем только одного: чтобы наше многострадальное отечество наконец-то заключило мир. Уже три долгих года длится эта война, которая, как мы все сначала предполагали, закончится через несколько месяцев. Дорогой Пауль, я даже не знаю, когда дойдут до тебя эти строки и где ты в это время будешь, но все же я твердо верю, что мы скоро снова увидим друг друга. Моя любовь к тебе сильнее всех страданий, причиненных этой войной, ты мой, и я не отдам тебя, я найду тебя, где бы ты ни был. Ты со мной каждую ночь, как будто никогда не покидал меня. Я чувствую твои руки, обнимающие меня, и вижу улыбку на твоих губах.

Мари.

Она перечитала последние строки и подумала, не звучат ли они глупо или напыщенно. Однако она была уверена, что Пауль правильно ее поймет: она прямо написала о том, что чувствовала. Она не могла выразить свои эмоции иначе – она же не поэт. Мари сложила письмо и вложила его в конверт, на котором жирным шрифтом было напечатано «Полевая почта», написала на нем фамилию Пауля и его подразделение и заклеила. Где бы ни был Пауль, в какой-то момент письмо окажется в его руках. Ей хотелось в это твердо верить.

Она встала и посмотрела на маленькие маятниковые часы из зеленого нефрита, подаренные ей Алисией. Уже почти два часа – пора отправляться на фабрику.

– Августа? Пожалуйста, отдай это письмо Гумберту, пусть отнесет на почту, вместе с остальными.

Августа выглядела цветущей, ее бедра округлились, и Мари казалось, что она опять находится в интересном положении. Не удивительно – Густав был влюблен в нее и очень старался.

– Будет сделано, госпожа.

– А с Гумбертом сейчас все в порядке?

Позавчера вечером с беднягой опять случился приступ, и поварихе только после долгих уговоров удалось вызволить его из-под стола.

– У него-то все отлично, госпожа, а вот у вашей свекрови все еще мигрень.

И это уже третий день. Бедная Алисия – несомненно, она сильно переживала из-за письма своей золовки Эльвиры из Померании. Рудольф фон Мейдорн, ее единственный оставшийся в живых брат, был тяжело болен, и Алисия с удовольствием поехала бы повидать его еще раз – возможно, в последний. Однако в условиях нынешней военной ситуации и плохого железнодорожного сообщения ехать в Померанию было бы большим риском.

– Скажи моей свекрови, что к шести я вернусь.

Она накинула на себя жакет и надела элегантную черную шляпу с прямыми полями, напоминавшую мужскую. Юбки – к ужасу старшего поколения – стали заметно короче, считалось модным, если они открывали лодыжки и часть икры. Однако выходить из дома без шляпы все еще было более чем неприлично.

Каждый второй день время до обеда Мари проводила в бюро, регулярно приходила туда и после. Еще несколько месяцев назад она с удовольствием занималась разработкой новых образцов тканей, но сейчас все ее мысли занимал лишь один вопрос: как сохранить предприятие. Да, на ткацкой фабрике Мельцера все еще кипела работа: активно изготавливали бумажную пряжу и ткани. Однако что будет, если забастовки, что вспыхивают то тут, то там, перекинутся и на их фабрику? Утром Мари просмотрела бухгалтерские книги, и хоть она и не совсем разобралась в сложной двойной бухгалтерии, все же ей стало ясно, что зарплату ее свекор платил самую что ни на есть мизерную.

Когда сторож открыл ей ворота фабрики, Ханна как раз въезжала во двор со своей тележкой. Еду для военнопленных готовили на кухне виллы, за это им платило военное министерство.

– Ну что, Ханна? С тобой все в порядке? Ты немного бледна, девочка.

– Спасибо, госпожа. Я в порядке.

Ответ Ханны был коротким и ясным, она, не удостоив Мари взглядом, направилась прямиком к воротам. Мари такое поведение возмутило. Разумеется, девочка злилась на нее, потому что она организовала перевод военнопленного Григория Жукова на машиностроительный завод. А вообще-то, Ханна должна быть ей благодарна – как знать, чем бы это могло закончиться.

Мари сходила в прядильный цех, проверила, все ли в порядке, затем заглянула в ткацкий – и с радостью увидела первые тюки ткани с разработанными ею рисунками. К сожалению, качество бумажных тканей еще оставляло желать лучшего: они были жесткими, сильно мялись, а расцветка была довольно блеклая. Что было самым страшным, сшитая из них одежда совсем не выносила стирки: нитки просто расползались. Рекомендовалось вывешивать эти вещи на свежий воздух и обрабатывать мягкой щеткой.