Лесничий Иван Рейнман, из российских немцев, также состоял в невысоких чинах, разве что звание носил военное (см. врез). Жалование ему полагалось ещё меньшее, чем гоголевскому герою, – 300 рублей в год, но имелись весьма существенные «бонусы» – казённое жилье и дрова для его отопления, участок земли порядка 15 десятин (его можно было сдавать в аренду или нанимать батраков), различные дополнительные выплаты, в том числе «шинельные». Опять же, живя «при лесе» и сберегая его, можно промыслить ружьишком какой-никакой приварок, о котором бедному Акакию, вынужденному отказывать себе даже в вечернем чае, приходилось только мечтать в голодных снах. Имелись и «безгрешные» (в «грешных» наш герой замечен не был) доходы частного порядка: например, один помещик за организацию совершенно законной охоты на медведя дал ему 14 рублей «чаевых». Наконец, «обслуживаемый участок» был чудо как хорош – сартолахтинские леса, рядом со столицей (ныне – примерно территория Юнтоловских лесопарка и заказника на территории Приморского района Петербурга); принадлежал он дворцовому ведомству, что придавало служащим дополнительный статус. Иными словами, положение Ивана Рейнмана было куда завиднее, чем у Башмачкина.
И до поры до времени всё шло хорошо: он не жаловался, на него не жаловались. Но в 1840 г. честный Рейнман ввязался в дело, в конечном итоге стоившее ему жизни…
«Какое из вредных влияний…»
«При употреблении мер, изложенных в Лесоохранении, лесничему должно на каждом месте исследовать и определить, какое из вредных влияний для данного леса наиболее опасно; потом, сосредоточив все средства к отвращению опаснейшего влияния, к той же цели направить хозяйство, а менее опасные влияния оставить без внимания…» – утверждала должностная инструкция начала 1840‑х гг. Сартолахтинский лесничий в начале второго десятилетия своей беспорочной службы пришел к выводу, что наибольший вред подконтрольным ему угодьям наносят хищнические порубки, производимые одним из арендаторов с благословения (предположительно, небескорыстного) главного смотрителя лесов Алопеуса, о чём и известил «кого следует». Алопеус, избрав задолго до него изобретённую тактику, начал хлопотливо оправдываться, делая упор не на существо дела, а на личность обличителя, человека, по его словам, нерадивого, вздорного, постоянно нетрезвого и – кульминация! – психически ненормального. Однако лес – это вам не нормы усушки и утруски, тут скрыть незаконные порубки трудно: свежие пеньки в одночасье не выкорчуешь. Ревизия насчитала злоупотреблений на 1 830 рублей серебром (более 6 400 рублей ассигнациями). С арендатора постановили убыток взыскать, главного смотрителя отдать под суд, однако ж последний в процессе неспешных следственных действий, как тогда говорили, «приказал долго жить». На его место был назначен новый.
Поскольку в своё время Рейнман не остался глух к обвинениям в свой адрес и встречно уведомил инстанции о регулярном пьянстве и прочем недостойном поведении своего начальника, было назначено разбирательство и этого дела, ибо подобный конфликт между младшим и старшим офицером уже не мог быть разрешён кулуарно. Дело было прекращено за смертью Алопеуса в начале мая 1842 г.; к этому времени лесничего уже тщательно (даже избыточно: он провёл в госпитале около полугода) обследовали врачи и сочли, что признаков умопомешательства не наблюдается. Жалование, которое у него удерживали в процессе следствия, ему выплатили, и всё бы ничего, но делу вместо триумфального окончания предстоял трагический поворот.
Вовремя остановиться