При этом на противоположном, западном побережье Чёрного моря как раз в эту пору свирепствовала чума, а Россия – так уж вышло – как раз в очередной раз воевала с Турцией, и потому в Севастополе, оказавшемся между двух огней, неизбежно предстояло принять удар не одной, так другой напасти. Нельзя сказать, чтобы военное начальство не осознавало опасности или не приняло превентивных мер: вокруг города были выставлены заставы, прибывающие в город помещались в карантин, корабли выдерживались на рейде (одна из бухт по сей день носит название Карантинной), людей с подозрительными симптомами быстро изолировали, было с военной тщательностью организовано окуривание всего и вся. Всё это было в высшей степени разумно, и даже бесполезное окуривание оказывало свой мобилизующий психологический эффект. Но то ли климат виноват, то ли печенеги с половцами, то ли место проклято – но среди родных осин даже глубоко продуманные мероприятия нередко порождают самые разрушительные последствия.
Дело в том, что нижние чины гарнизона и экипажей снабжались централизованно, а всё остальное население города – офицеры, семьи (в том числе и солдат с матросами – старослужащим разрешалось их заводить), отставники, рабочие доков и прочих мастерских, всякий «малый бизнес» – закупали съестное и сопутствующие товары в лавках и на базарах. С началом противохолерных (а точнее – противочумных, ибо готовились именно к чуме) мероприятий крестьяне быстро смекнули, что в Севастополь лучше не соваться, и продовольственное снабжение города с населением около 30 000 человек полностью легло на нехрупкие плечи армейских и флотских интендантов. Те, истово возблагодарив Создателя, рьяно принялись за дело.
…и их последствия
Результаты их трудов не замедлили сказаться: качество питания (и до того по старой армейско-флотской традиции не больно высокое) резко упало, возник дефицит, цены выросли в разы, равно как и благосостояние гг. интендантов, и ранее не бедствовавших. В городе начался голод; рабочие, матросы и солдаты роптали, офицеры писали «куда следует». Слухи о ситуации достигли высочайшего уха Николая I, управлявшего страной, как известно, «в ручном режиме». Государь распорядился.
В Севастополь была направлена особая комиссия «для ревизии госпиталей и осмотра порта» во главе с боевым офицером, капитаном 2-го ранга Николаем Петровичем Римским-Корсаковым (дядей композитора), которого император хорошо знал лично и ценил за профессионализм и честность. Комиссия без особого труда обнаружила, что «по Севастопольскому порту допущены весьма важные злоупотребления», а «приказы Главного командира насчёт приёма провизии вовсе не исполняются». Однако коней на переправе, как гласит любимая всеми бессменными деятелями народная мудрость, не меняют, и вообще, судя по всему, государь не питал больших иллюзий насчёт возможности изыскать в недрах интендантского ведомства честных работников: Римскому-Корсакову поступило распоряжение «расследования деятельности интендантов прекратить». Что и было сделано.
Тем временем не только снабженцы, но и холера делала своё черное дело: смертность росла, и на фоне всеобщего недовольства начальство мудро ввело «режим самоизоляции»; жителям было запрещено покидать дома (правда, потом, эмпирически установив, что это невозможно, приказ отменили). Населению же самого бедного, и потому самого эпидемически неблагополучного района – Корабельной слободы, населённой мастеровыми, – пообещали на несколько недель вообще выселить их из города (про «кормить» ничего такого обещано не было, зато в район начали подтягивать Росгва… ой, простите, войска). В слободе вспыхнуло возмущение, жители стали вооружаться и формировать отряды под руководством отставных унтер-офицеров.
И грянул бунт