Христианство. Настоящее

Это очень русский диалог: Россия смотрится в Запад как в зеркало, пусть и несколько кривое, выставляющее ее в карикатурном свете. Глядясь в него, она одновременно видит себя глазами Запада – и понимает свои отличия от него. Немыслимо представить себе, чтобы вместо «немца» тут был бы «китаец» или «индус», их мнение о России – всего лишь некая забавная и, может быть, в чем-то поучительная экзотика, но никакое не «верниссимо». Россия ощущает себя как некую очень важную часть Запада и одновременно как не-Запад, но она не согласна быть «недо

-Западом», «почти Западом». Проще говоря: да, мы живем в той же системе координат, что и «немец» (о китайце такого не скажешь), но живем все-таки по-своему. И если ученый «немец» смотрит на русского школьника со снисходительной улыбкой, то и у школьника найдется повод ощутить себя важнее и отважнее.

Впрочем, о ком мы говорим, произнося слово «церковь»? Мы постоянно слышим, что православные в России составляют большинство – но кто они, кого мы называем этим словом? Все, кто так или иначе чувствуют свою принадлежность к православной традиции, может быть, крайне мало зная о ней? Но тогда бессмысленно говорить о церкви, а только о некоей расплывчатой национальной идентичности: русский – значит православный. Или те, кто «посещают храмы» на великие праздники, Рождество и Пасху? Судя по полицейской хронике, это считаные проценты от населения.

А что мы называем словом «Россия»? Страну, в которой проживает почти полтораста миллионов человек с очень разными взглядами и поведением, или государство с его чиновниками, которые стремятся подменить собой всё остальное? Точно так же по-разному можно понимать слово «церковь». Это может быть народ Божий, то есть миллионы очень разных людей с разными взглядами по самым разным вопросам, помимо вероучительных, а могут так называться управленческие структуры. И соответственно, основной принцип принятия решений – «ради блага церковного», под которым понимается благополучие иерархических структур и рост их влияния.

Такой подход вполне устраивает и многих верующих: каждый из них прекрасно знает, что такое «ходить в церковь» и зачем это нужно, но мало кто задумывается, что значит «быть церковью». И потому в нашем публичном дискурсе слово «церковь» практически всегда означает иерархию и ее официальных представителей.

У РПЦ есть все необходимые данные, чтобы узнать примерное число тех, кто может считаться ее полноправным членом. За каждой литургией подсчитывается число причастников, эти данные передаются в епархию. Понятно, что далеко не все православные причащаются каждое воскресенье, но можно суммировать число причастников во всех храмах города, района, области за три воскресенья подряд. Кто-то придет два раза, кто-то окажется больным или в отъезде, так что цифры будут неточными, но будет понятно, какого порядка эти цифры – какая доля населения регулярно приступает к церковным таинствам. Собственно говоря, с канонической точки зрения это и есть церковь. И это явно очень небольшая часть нашего общества, но все же часть, несущая в себе все его свойства, будь то достоинства или недостатки.

Чего же мы ждем от церкви? Разные люди – совершенно разного, тут бессмысленно делать широкие обобщения. Нет недостатка в конкретных предложениях: реформировать административное управление, ввести выборность священства и епископата и полную финансовую прозрачность, перевести богослужение на русский язык и осовременить его, допустить женатый епископат, чтобы отсечь юных карьеристов и привлечь самых опытных из белого духовенства к управлению церковью… Все эти меры могут быть хороши и оправданны, особенно если представлять себе их воплощение в некоем идеальном мире. Но даже попытка обсудить любую из этих мер приводит, как правило, к резкому делению на лагеря и яростному противостоянию. Вот, собственно, главный аргумент противников любых перемен…

Очевидно, что все мы ждем от церкви прежде всего христианства, явленного и в таинствах, и в повседневной жизни. По сути дела, ждем святости, и она в церкви безусловно есть, и я думаю, что лично знаю нескольких святых (например, о. Михаила Шполянского). Но это очень высокая планка – а если спустится пониже?

Власть ждет от церкви, что та ее будет освящать и благословлять. Меняются времена, идеологии и знамена, но при любом строе и при любом правителе по-настоящему сакральны в России только существующая власть и ее нынешний носитель. Потом, когда он умрет или будет свергнут, его можно будет осмеивать и ругать, но пока он на троне – он воплощает собой народность и державность, православные или коммунистические идеалы (по потребности), духовные скрепы и традиционные ценности. Трудно сказать, откуда именно это идет: от Византии, или от Золотой Орды, или вообще от стадных инстинктов высших приматов, – но это в любом случае так.