Хроника Рая

Постижение Бытия, предел постижения, попытка выхода за… неудача прорыва, свобода из неудачи… все это не оставляет нам лишних истины и надежды – стык всего этого и есть сопричастности Наша сопричастность недостижимому, неразличаемому, непостигаемому нами, незаметившему нас, ничтожащему нас. Сопричастность Бытию и Ничто вне притязаний на роль третейского, вне самонадеянных и истовых попыток исправить Мироздание, без этой напяленной на себя маски скорбной мудрости… Это и есть наше над истиной, смыслом?… Над всеми нашими обретениями в сферах мысли, сознания, духа – неважно, пустяковые они, преходящие или же над-временные, выстраданные или даром данные… над тем, что так и осталось недоступным для нас, «нераскрываемым»… И не столько даже «над»… просто свобода. И опять же вот, вне надежды… Из сопричастности.

Человек есть лишь то, чем не стал в своем последнем Прорыве.

Лехтман убрал бумаги в ящичек прикроватной тумбы. Был ли он удовлетворен написанным им сейчас? Что ж, даже после того, что «случилось», приходится писать промежуточные тексты. Ничто отпускает его. В самом деле, так. Это какая-то новая «грань», новое «качество» Ничто – способность отпускать. Он устал и от посещения и от самого процесса написания. Надо просто отдохнуть, пусть, если даже и не заснет. Он просто полежит сейчас с закрытыми глазами.

...

\\ Из черновиков Лоттера \\

Взгляд из самолета сквозь

мелкие какие-то, совсем уже театральные облака.

Точно так же, наверное, души умерших

смотрят сейчас на пятна бытия,

что там внизу, едва различимы.

Точно так же не знают они сути,

сущности, смысла…

Заголовок он поставил «на салфетке», имея в виду те салфетки, что раздаются пассажирам в самолете.

– Западная свобода разлагает наш национальный дух, – Коржевский и журналист Л. угощались в ресторанчике, – и последние двадцать лет русской истории показали сие куда как наглядно.

– А что, есть какая-то иная, незападная свобода? – Живо поинтересовался журналист Л.

– Есть! Если точнее, будет. Этот навязанный выбор «демократия» или «тоталитаризм» выгоден только самой «демократии», когда она в очередной раз обделается. «Смотрите! Я меньшее из зол!» Нужен третий путь и миссия России, Русская идея…

– Вы хотите испортить мне впечатление от устриц? – Состроил гримаску журналист Л.

– Я понимаю ваш скепсис, дражайший Евгений Рома-ныч. – Коржевский старался придать беседе вид добродушной перепалки двух старинных друзей.

– Это не скепсис. Просто хотелось бы сосредоточиться на устрицах.

– Нынешняя русская власть заморозила свободу из своих корыстных, мелочных соображений (но даже в этом торжество логики русской жизни. Автоматическое торжество!), сохранив тем самым остатки всего здорового и духовного, жаждущего духовности для грядущего торжества наших идей. Идеи наши должны пройти проверку историей. Грандиозную, я бы сказал, проверку самой Россией.

– Да прошли они уже эту проверку. Прошли! И ваши идеи. И еще множество всяких. Под теми флагами, под другими флагами, в одних ли семиотических оболочках, в других ли, – «семиотическую оболочку» журналист Л. произнес так, как интеллигентному человеку полагается ругаться матом, бравируя и демонстративно не всерьез, – и что? Что! Где Россия, я вас спрашиваю! Угробили десятки миллионов народу, испоганили все, что только смогли, и эта эволюция от несусветных злодейств и мерзостей к сегодняшнему безликому жлобству сверху донизу оказалась еще неплохим выходом, так сказать, нашим лучшим «сегодня», переходящим в уютное «завтра». А вы, уважаемый с этими своими: «ах, как жаль, чудовищная ошибка была угробить во имя…тогда как надо было угробить как раз во имя…»

– Это уж точно не ко мне, милейший Евгений Романыч. Я всегда против всякой крови – убежденный вегетарианец, в политическом смысле, разумеется, – Коржевский по-прежнему пытался показать, что видит здесь лишь деланную грубость приятелей, маскирующих так самые теплые чувства друг к другу, – однако, позвольте в защиту наших идей (пусть они, конечно же, не нуждаются). Понимаете ли вы, дорогой мой коллега по цеху (журналист Л. поморщился от «коллеги», Коржевский заметил и записал это ему «на счет»), есть любовь, рожденная от идеи, наша же идея рождена от любви. Да, да, из любви нашей к России.

– Хватит митинговать, папаша (журналист Л. был несколько старше Коржевского). Что у вас за дело? – Коржевский понимал, что не время воевать с журналистом Л. Не время, пока что.