Хроника Рая

– Як вам, дорогой мой Евгений Романыч, как к ветерану, можно сказать, «инвалиду и ветерану» черного и белого пиара, – Коржевский продолжал свою линию: два приятеля соревнуются в остроумии. – Как всегда прихожу к вам (Коржевский усилил шутовскую ноту) по духовной своей потребности.

– Ну конечно, уважаемый профессор опять справляет свою духовную нужду прямо во время трапезы (журналист Л. сделал вид, что не заметил шутовства). Не понимаю только, моя физиономия вас провоцирует или вся эта еда? Вы вообще-то, кажется, любите напевать за обедом?

Журналист Л. был злой. Просто злой «по физиологии», «от общей подлости организма» и сам охотно говорил об этом. Окружающие же принимали за самоиронию (кто же не купится на самоиронию), за такую вот милую рисовку.

Правда, это касалось лишь тех, кто не был знаком с его творчеством. Щупленький, лысенький, верткий, с пивным брюшком, пытался отращивать бакенбарды времен императора Николая Павловича, изображая из себя циничного журналиста эпохи гласности императора Александра Николаевича. Эта его игра в цинизм не могла, разумеется, замаскировать его цинизма, но играл он, наверно, талантливо, раз его читали даже те, кто не разделял его взглядов и возмущался «полным отсутствием моральных тормозов». Эти «тормоза» отсутствовали, видимо, изящно и артистично. Кстати, о взглядах, он не мог удержаться, чтобы не поиздеваться и над теми из них, которые сам разделял. Он не только писал, но и жил, даже дышал «назло». «Голодный и злой», но сам понимал, будь он «сытый», изменилось бы мало что. Впрочем, как и все умные люди такого толка, он преувеличивал собственное значение.

– Итолько-то! – Рассмеялся журналист Л. – Вы хотите, милейший, чтобы я возмущал свою праведную желчь, напрягал свое бессмертное перо, – он наконец-то принял тон, предложенный Коржевским, – из-за какого-то Вологжина? Я вам что, мальчик по вызову?! Павел Васильевич, дорогой, я крайне уважаю вас в качестве светильника евразийской мысли, столпа, не побоюсь этого слова – краеугольного камня нашей диаспоры, но в журнальной политике, простите меня, вы ни бельмеса (счет Коржевского к нему стремительно рос). Фельетон про человека, которого даже его консьержка еще не знает?!

– Ну а если расширительно, так сказать, очерк нравов?

– Нужна ситуация. Нужен скандал. Причем пуб-лич-ный.

– Будет, будет скандал, – сказал Коржевский, с интонацией более уместной в устах партийного вождя, огласившего решение о ликвидации соратника. Чуткое ухо журналиста Л., конечно же, уловило. Он занес это в свой «внутренний» блокнотик. Записывать ему было, как правило, лень. Он просто никогда ничего не забывал.

...