Поговорив с ним, Минуций убедился, что гладиатор действительно связан с критскими пиратами. Мысли Минуция заработали в том направлении, что Мемнона в дальнейшем можно будет использовать в качестве посредника при его, Минуция, переговорах с архипиратом Требацием Тибуром, слава о котором уже разнеслась по всему италийскому побережью. По слухам, у Требация был настоящий флот. Воображение рисовало Минуцию соблазнительную картину: предводимая им сухопутная армия рабов и действующий в союзе с ним на море пиратский флот, с помощью которого можно будет рассчитывать на захват приморских городов — все это позволит ему надолго закрепиться на италийской земле к югу от Рима.
Идея о переговорах с пиратами вскоре окончательно завладела им. Ловкий, сильный, храбрый и энергичный Мемнон мог стать незаменимым посредником. Но будет ли этот гладиатор верен ему? Станет ли рисковать собой ради него, когда окажется на свободе? В связи с этим определенно возрастала роль Ювентины. Налицо были все признаки того, что она и Мемнон без памяти влюблены друг в друга.
«А раз так, — думал Минуций, — то мне следует, отправив Мемнона на Крит, оставить при себе Ювентину. Тогда я всегда смогу быть уверенным в том, что этот молодой человек, явно пораженный стрелой Амура, сделает все возможное, чтобы вернуться обратно к своей возлюбленной, и заодно выполнит мое поручение».
Решительный отказ Аврелия продать ему Мемнона, хотя и огорчил Минуция, но ни в коей мере не поколебал его замыслов относительно использования в своих целях пиратского мира, который мог бы не только оказать поддержку восстанию, но и в случае поражения дать последнее убежище его предводителю.
Минуций уже подумывал над тем, как устроить александрийцу побег.
Для этого нужны будут подходящие люди, которыми Минуций пока не располагал, но он со дня на день ожидал прибытия рабов, которые еще в конце декабря по его приказу отправились сопровождать груз с гладиаторским снаряжением и оружием в свессульское имение.
«Когда они вернутся, — размышлял Минуций, — отберу из них трех-четырех юношей попроворнее. Проникнуть в школу будет нетрудно, тем более что охраняется она скорее от тех, кого в ней содержат, а не от тех, кто захотел бы помочь смертникам совершить побег. В самом деле, какой раб или свободный станет рисковать ради этих отверженных, этой человеческой пены?.. Итак, необходимо, во-первых, хорошенько разузнать точное месторасположение того эргастула и той камеры, куда помещен мой гладиатор. В этом поможет он сам, составив подробный план школы. Во-вторых, не следует забывать, что в камере Мемнон будет не один, следовательно, это будет групповой побег, и александрийцу придется убедить товарищей по узилищу бежать вместе с ним. Естественно предположить, что любой из них не откажется от возможности обрести свободу. Если им удастся незаметно выбраться из школы, а потом из города, можно будет снабдить их всем необходимым — одеждой, оружием, деньгами, после чего мои люди помогут им перебраться в мое кампанское имение».
Думая о своем, Минуций время от времени прислушивался к говору людей, собравшихся в портике. Они живо обсуждали произнесенные на сходке речи народных трибунов и консула, говорили о кимврах, о воинских наборах среди римлян и союзников, о последних постановлениях сената…
Скользнув нечаянным взглядом по толпе, двигавшейся по улице, он вдруг увидел Волкация и Сильвана, которые, о чем-то беседуя друг с другом, поднимались по лестнице в портик.
Встреча с ними не сулила Минуцию ничего, кроме скучных и никчемных разговоров. Поэтому он тихонько отступил за колонну с таким расчетом, чтобы по мере возможности оставаться вне поля зрения двух приятелей.
Между тем Волкаций и Сильван, поднявшись в портик, остановились вскоре в нескольких шагах от колонны, за которой укрылся Минуций.
Он хорошо различал их голоса в общем людском гомоне.
Сначала он подумал, что, пожалуй, нет смысла больше прятаться, и собрался было обнаружить себя, но по нескольким словам их беседы понял, что речь идет о нем, причем чем дальше продолжался между ними разговор, тем сильнее закипала в его жилах кровь и нарастало желание разорвать обоих на части.
— Ну, и с чем же они прибыли, Волкаций, эти капуанские аргентарии? — донесся до него хриповатый голос Сильвана.
— С целым ворохом заемных писем нашего проказника, из них больше половины подлежат оплате или в ноябрьские, или в декабрьские календы, — отвечал Волкаций.
— Вот так штука! — воскликнул Сильван. — А нам-то он говорил, что сами менялы в Капуе задолжали ему деньги с великими процентами…
— Нашел, кого слушать! Он врет так же легко, как дышит. Теперь и дураку понятно, что его песенка спета. Капуанцы уже подали претору исковые заявления.
— Минуцию не позавидуешь! Видимо, придется ему продать последнее свое имение в Кампании, чтобы расплатиться с кредиторами…