Хроники 1340–1350

«Мессир Томас, разве мой сын убит, повержен наземь или так тяжело ранен, что стал беспомощен?» — Рыцарь ответил: «Никак нет, монсеньор! Бог миловал! Но он попал в суровую переделку и очень нуждается в вашей помощи». — «Итак, мессир Томас, — сказал король, — возвращайтесь к нему и к тем, кто вас послал, и передайте им от меня: что бы ни случилось, до тех пор, пока мой сын будет жив, пусть за мной сегодня больше не посылают. Я велю, чтобы мальчику дали заслужить себе шпоры. Ибо я желаю, если Бог так решит, чтобы победу одержал он сам, и вся честь досталась ему и тем, кому я поручил заботиться о нём».

После этих слов рыцарь вернулся назад и пересказал своим предводителям всё, что вы слышали. Этот ответ очень сильно их воодушевил, и они мысленно себя отругали за то, что послали к королю. Затем стали они сражаться еще более доблестно и совершили множество подвигов, как это явствует из того, что поле боя осталось за ними, к их чести.

Следует твердо верить и полагать, что тем вечером в битве, где сошлось столько отважных людей и полегло такое количество французов, было совершено множество великих подвигов, из которых далеко не все получили известность. Правда, что мессир Годфруа д’Аркур, находившийся рядом с принцем в его рати, очень хотел спасти своего брата, графа Аркурского, ибо слышал от некоторых англичан-очевидцев, что граф вступил в бой вместе со своими людьми, под своим знаменем. Однако мессир Годфруа не смог поспеть к нему вовремя. И был там убит граф Аркурский, а также его племянник, граф Омальский.

В другой стороне очень отважно сражались с англичанами граф Алансонский и граф Фландрский, каждый под своим знаменем и средь своих людей. Но не смогли они противостоять английской мощи и пали на бранном поле. Рядом с ними полегло множество добрых рыцарей и оруженосцев, которые служили им и сопровождали их в битве.

Граф Людовик Блуаский, его зять, герцог Лотарингский[1460]

, со своими людьми и знаменами сражались в другой стороне очень отважно. Их окружили англичане и уэльсцы из одного отряда, которые никому не давали пощады. Французские сеньоры лично совершили много ратных подвигов, поскольку были очень смелыми рыцарями и хорошими воинами, но всё равно их доблесть оказалась бесполезна, ибо они полегли там вместе со всеми, кто при них находился. Такая же участь постигла графа Осеррского, который был очень отважным рыцарем, графа Сен-Поля и еще стольких сеньоров, что рассказ об этом вызвал бы удивление.

[110]

О том, как король Франции отступил с малой свитой в Лабруа, а затем в Амьен

В поздних сумерках, на исходе дня, король Филипп отбыл оттуда совершенно упавший духом, имея на то вескую причину. При нем находилось лишь пять баронов: в первую очередь, самый близкий к нему мессир Жан д’Эно, сир де Монморанси, сир де Боже, сир д’Обиньи и сир де Монсо[1461].

Постоянно стеная и сокрушаясь о своих людях, король прибыл под замок Лабруа. Когда он подъехал к воротам, то обнаружил, что они заперты, а мост — поднят, поскольку уже была глухая ночь и на землю опустилась тьма. Желая въехать в замок, король велел позвать кастеляна[1462]

. Когда это сделали, кастелян вышел на укрепления и громко спросил, кто шумит в такой час. Услышав его, король Филипп сказал в ответ:

«Открывайте, кастелян, открывайте! Это несчастный король Франции!»

От некоторых беглецов, которые уже проследовали мимо замка, кастелян слышал, что французы разбиты. Поэтому, узнав голос короля Франции, он бросился его встречать — опустил мост и открыл ворота. Король въехал в замок со всей своей свитой, которая была не слишком большой. Однако он пробыл там лишь до полуночи, ибо решил на совете, что ему не следует долго задерживаться и почивать. Выпив по кубку вина, король и его спутники сели на лошадей, взяли проводника, хорошо знавшего местность, и выехали из замка. На рассвете они прибыли в добрый город Амьен. Король там остановился в одном аббатстве и сказал, что не поедет дальше, пока не узнает правду о своих людях: кто остался на поле боя, а кто сумел спастись.

Теперь вернемся к рассказу о побоище при Креси и поведаем, как англичане действовали дальше — в субботу, когда была битва, и в следующее воскресенье, поутру.