Хроники Герода

В зал вошел высокий и крепкий мужчина в традиционной римской одежде (а, да он же у нас римский гражданин), но с царской диадемой на голове. Впрочем, диадема мало напоминала венцы парфянских или мидийских властителей. Узкий золотой ободок с большим рубином посередине.

– Приветствую тебя, Марк Вапсаний Агриппа! Долгих лет тебе и благоденствия!

– И тебе, царь Герод, здоровья! – не слишком радостно откликнулся Агриппа.

– Прослышав о твоем прибытии на восток, счел своим долгом засвидетельствовать почтение к твоим заслугам. Ну, и развлечь беседой, если ты того пожелаешь.

– Проходи, Герод! – уже любезнее произнес Агриппа, понимая, что приехавший царь не собирается вывалить на его голову очередную тяжбу – Я велю подать вина.

– Не стоит, славный Агриппа, – с лукавой усмешкой ответил Герод – Я привез вина из Иудеи. Он слаще, чем мед, но крепче, чем вино из Галлии.

– Что ж – не возражал Агриппа – давай попробуем иудейского вина.

Герод обернулся к слуге и подал знак. В зал внесли амфору, расписанную причудливым узором. Он бережно взял ее и передал Агриппе. Что-то знакомое показалось трижды консулу в росписи амфоры. Он пригляделся. Надо же? Некогда, пока Октавиан плавал в Египет, завершая эпопею с Антонием, а в Риме правил он, Агриппа, по его приказу были изучены все существующие карты обитаемого мира и составлена первая общая карта Ойкумены. Ее очертания и были нанесены на стенки амфоры. Названия стран и городов были написаны умелой рукой каллиграфа. Крупнейшие города, кроме того, выделялись отдельными картинками, обозначавшими главные здания или храмы, по которым об этих городах знали в мире. На месте Рима же красовался могучий орел, простирающий крылья.

Агриппа, в отличие от Мецената, покровительствующего искусствам, был неравнодушен к точным знаниям и философии. Карта, которой он гордился, но считал, что о ней мало кто слышал за пределами их круга, стала для него приятным сюрпризом.

– Это моя карта? Вот это здорово! Спасибо, друг! Это и вправду приятный подарок. Что ж, попробуем содержимое этого замечательного сосуда.

Агриппа вскрыл печать на горлышке амфоры и разлил вино по чашам, стоящим на столе рядом с ложем и плетеными креслами.

– Что ж, совсем не плохо. Впрочем, постой! Разве это виноград?

– Нет, Агриппа, это не виноград – улыбнулся Герод – Я рад, что у тебя тонкий вкус гурмана.

– Что же это?

– Недалеко от моей столицы, города Ерушалаима, разводят финики, которые люди называют пьяными. Из них и делается этот напиток. Скоро мы сможем наладить торговлю этим вином, но пока его немного, оно доставляется к столу лишь избранным.

– Ну, что ж, выпьем за избранных, Герод! За нас, кому судьба повелела править миром!

Они выпили. Чаши были наполнены вновь. Слуги подали тонко нарезанный сыр и фрукты. С каждой чашей, с каждой минутой беседы они проникались все большей симпатией друг к другу. Этот Герод – отличный малый. По духу – настоящий римлянин. Только вот, немного идеализирует правителей мира. Эх, если бы римляне были такими, каким они видятся из далекого царства.

– Увы, друг Герод, в Риме римского духа осталось не много. Зря ты отправил детей учиться туда. Их там научат красить волосы и подводить глаза, нежиться в термах и интриговать, интриговать. Весь Рим погряз в интригах, в похоти и чревоугодии. Настоящих римлян ты, скорее, найдешь в Галлии или в Иллириии, среди грубых легионеров, а не среди нобилей.

– Ты прав, друг Марк, – соглашался с Агриппой Герод – Во дворцах умирает и разум, и добродетель. Скажу по секрету, я ненавижу дворцы. Я больше всего люблю даже не воинов, а строителей. Люблю Антиохию потому, что она красива и гармонична. Если у меня хватит сил, то я создам такой же город. Нет, лучше. Я вложу в мою землю все силы и золото, до какого смогу дотянутся. Иудея будет самой процветающей землей римского мира. И там будет жить римская доблесть. Будет!

Герод стукнул кулаком по столу. Чаши подскочили. Одна из них жалобно звякнув, соскользнула со стола и разбилась. Вино разлилось по мраморному полу. Агриппе это показалось очень забавным. Она разбилась, как разобьются все его враги. Эти выскочки Марцелл и Друз, прячущиеся под юбками своих мамаш, единственным достоинством которых является их близость к Октавиану. Он засмеялся, опрокинулся на ложе и тут же захрапел.