Художница с Хоккайдо

Отражать детали. Его рисунок идеально демонстрировал это. Эмоции на моем лице оживали прямо с листа бумаги. Сок в моих ногах уверенно истощался. Я подпрыгнула и потянулась. Будь у меня руки, я бы вытянула их высоко к солнцу, которое так приятно грело шею. Я дружелюбно улыбнулась Джонатану, и он вновь покраснел, слегка склонив голову, но в этот раз не увел миловидной улыбки.

По окончанию уроков я направилась прямиком в класс рисования. Кабинет практически пустовал. За столом сидел лишь учитель и юная художница, не сводившая глаз от, заполненного красками, холста. Завидев меня, учитель вытянул губы и указал на свободный стул. Стул выглядел иначе, чем вчера. Широкий, несильно высокий, с мягкой спинкой и миниатюрной подушкой у поясницы.

– «Это для меня?» – первая мысль, которая заползла мне в голову.

Я расположилась на новом стуле, вытянув ноги вперед. Ничего мне не мешало. Подушка приятно массировала спину и мне не приходилось елозить по стулу в поисках удобной позы. Класс постепенно заполнялся художниками, которые рассаживались по своим привычным местам. Учитель бродил вдоль холстов, наблюдая и давая советы ученикам, которым они требовались. Он остановился позади меня, с любопытством взглянув на мои усердные попытки рисования.

– Ты слишком напряжена, Рин, – отметил учитель, присмотревшись к моему рисунку. – Я же говорил тебе, не пытайся создать шедевр. Поверь, у тебя еще будет возможность воплотить свои мечты на поверхности бумаги.

Я понимала, о чем он говорит. Я кивнула в знак понимания, но лишь вызвала у учителя ухмылку.

– Ты должна научиться видеть прекрасное во всем, Рин. В этом и заключается талант художника.

Видеть прекрасное во всем? Часто ли я замечаю прекрасное? Часто ли я замечаю детали, о которых говорил Джонатан? Может я и правда не до конца понимаю смысл искусства. Мои глаза медленно бродили вдоль холста, стараясь лицезреть каждую деталь. Лицезреть прекрасное. Моя картина напоминала детскую мазню. Краски сгущались, создавая радужный, привлекательный эффект. Мои ноги были измазаны яркими чернилами, а ногти переливались оранжевыми блесками, словно окрашенные в декоративный лак.

– Кажется, я понимаю, – радостно улыбнулась я, любуясь своим шедевром.

Учитель широко улыбнулся, будто мое замечание искренне его осчастливило.

– Трудно найти точный ответ на то, что такое искусство, но благо все подходящие слова придумали уже за нас. Я расскажу тебе стих, который помог мне когда-то понять смысл искусства и я, надеюсь, поможет и тебе.

Учитель робко откашлялся и выпрямил спину. Ученики оторвались от своих холстов и разом бросили изумленные взгляды на него, будто он готовился произнести предвыборную речь:

– Увидеть небо в полевом цветке,

В песчинке малой – бесконечность.

Мир целый удержать в своей руке

И уместить в мгновенье вечность.

Его голос повышался с каждым словом, которое он медленно и уверенно произносил. Ученики поаплодировали своему мастеру и вернулись к своим работам. Он улыбнулся мне вновь, и, похлопав по плечу, продолжил задумчивый обход. Я взглянула из-под своего холста. Джонатан робко смотрел на меня. Его розовые щеки горели, а в глазах сверкал чарующий отблеск солнца. Он с трудом улыбнулся, краснея все больше, но стоило мне улыбнуться ему в ответ, как он тут же нырнул за холст, вызвав у меня озорной смешок.

Глава 3

Любовь

Время пролетало быстро, когда я занималась тем, что мне действительно нравилось. Я окружала себя художниками, возможно, более талантливыми, чем я, но их особая атмосфера вдохновляла и будоражила мою фантазию. Солнце медленно окрашивалось в вечерний оттенок. Я обернулась, чтобы взглянуть на небо, но бросаю любопытный взгляд на парня, сидящего по соседству. Он краснеет, а его розовые губы дрожат, словно под морозным дуновением ветра. Я слышу тихие, нежные всхлипывания его носа. Его бледные руки мягко плывут вдоль холста, а глаза наполняются слезами. Я осматриваюсь вокруг, но никто, кроме меня, не замечает, как юный художник, уже не сдерживая эмоций, плачет, нависая над своим творением. Мне становится неловко.

– Эй, – шепчу я в его сторону, но не нахожу никакой реакции. – Хей, – я начинаю понимать, что обращаться так к людям невежливо и мне становится вдвойне неловко, что я даже не знаю его имени. – С тобой все хорошо?

Этот вопрос, наконец, заставил его обернуться. Он смотрел на меня сквозь заплаканные ресницы. Слеза медленно стекала по его щеке, лучезарно просвечиваясь на солнце, словно жемчуг. Милое зрелище и немного жалкое. Он улыбнулся сквозь дрожащие губы, и, подтянув рубашку, вытер глаза ладонью. Он вернулся к своей картине, так мне и не ответив. Интересно. Все художники такие? Задаюсь я этим вопрос вновь. Может на них так что-то влияет? Искусство? Атмосфера? Творческий порыв? Не знаю, но все-таки беру себе на заметку не пить местную воду.