Художница с Хоккайдо

Порой мне казалось, что художники живут самобытно. Я наблюдала, как молодая художница заполняла детали холста. Она приходила раньше всех и уходила последней, оставаясь до тех пор, пока солнце окончательно не лишало ее света. Каждый день я смотрела на ее картину и думала, что она закончена, что невозможно добавить на это полотно что-то еще, что невозможно сделать это творение еще лучше, но каждый раз ошибалась. Художница возвращалась, и снова садилась за ту же самую картину, делая ее прекраснее. Довести до совершенства то, чем ты занимался вчера. Вот секрет хорошего художника? Хотелось бы мне знать.

Крыша вновь радовала меня теплым солнцем и приятными ощущениями под ногами. Я приходила сюда каждый день, с того самого дня, когда Юки просветила меня об этом месте. Каждый день Джонатан встречал меня в одной и той же сидящей позе, с идеально заточенным карандашом в руке. Он рисовал все свободное время, как и я, по возможности. В моем доме никогда не было столько краски, как в последние недели.

После уроков я всегда возвращалась в художественный класс. Юки была довольна моими успехами, порой радуясь уж чрезмерно бурно. За это я ее и любила. За то, что она была настоящей.

Обычно, когда я приходила в кабинет, здесь уже находились учитель и несколько занятых художников, но в этот раз я встретила лишь сентиментального парня, который не так давно плакал над своим холстом. Он бесцеремонно сидел на подоконнике, закинув ноги высоко в потолок. Я понимала его, ибо сама любила так делать, переливая кровь из пяток и наблюдая за медленно бледнеющими пальцами. Я решилась подойти к нему, пока он окончательно не запачкал стену пыльными туфлями.

– Привет.

Он тут же поднял голову и взглянул на меня с удивительным дружелюбием. Видимо, он не такой застенчивый, как Джонатан, по крайней мере никакого смущения я за ним не заметила.

– Привет. Ты должно быть… Рин, – оживленно произнес он, выделив мое имя.

– Да. А ты?

– Икари.

Икари поклонился, задернув руку высоко вверх, но затем, вновь плюхнулся на подоконник и саркастически ухмыльнулся.

– Я слышал, ты дружишь с Джонатаном. Он классный парень, правда, немного своенравный. Он тебе нравится?

Видимо, этим вопросом он хотел застать меня врасплох и почувствовать смущение, но у него это не вышло.

– Да, – холодно ответила я, вызвав у него игривую улыбку.

– Ты ему тоже нравишься, – ответил он, потянув взгляд куда-то в сторону.

– Правда?

– Правда. Ты не замечала, как он краснеет при виде тебя? Я думал, это очевидно.

– Разве он не со всеми так застенчив?

– Конечно нет. У Джонатана много положительных качеств, но самое привлекательное – это совершенное неумение скрывать свои эмоции.

– Кто-бы говорил, – наконец ухмыльнулась и я, подколов сентиментального художника. Икари звонко рассмеялся.

– Да, порой слезы одолевают меня, когда я рисую. Искусство бывает трогательным. Ты должна меня понять.

– Я понимаю. Именно благодаря эмоциям у меня получается куда лучше, чем раньше.

– Да, я слышал, что безрукая девушка возомнила себя художницей.

Безрукая девушка? Парню явно не хватает такта.

– Надеюсь, ты не обижаешься на такие подколы? – спросил Икари, прищурившись.

– Нет.

– Я так и знал! – снова рассмеялся он. – Такой, как ты, все равно что о ней скажут другие, поэтому ты хорошая художница.

Икари умел делать комплименты, по крайней мере этот меня развеселил.

Джонатан пришел позже. Я улыбчиво провожала его взглядом, пока он шел к своему месту. Мы каждый день встречаемся с ним на крыше, но он до сих пор смущенно отворачивается, заставляя меня игриво улыбаться. Икари, завидев нас, рассмеялся вместе со мной. Кажется, сегодня, я обрела еще одного друга.

Мы сидели с Джонатаном на холодных камнях крыши. Сегодня солнце не составило нам кампанию, а посему небо чернело, а с севера дул прохладный ветер. Мне хотелось поговорить. Обычно я легко нахожу темы для разговора, но сейчас мысли улетучивались вместе с ветром. Я спрятала свои замерзшие ноги под колени и прижалась ближе к Джонатану. Он робко сжал плечи, но не стал возражать. Я чувствовала его тепло и не переставала подтягиваться ближе, пока, в конечном итоге, не положила голову ему на плечо.

– Как ты думаешь, я красивая?

Джонатан удивленно вытаращил глаза и покраснел, словно зрелый помидор. И снова он заставляет меня непроизвольно улыбаться, вызывая детский смешок. Когда он так делает, я сама начинаю неловко краснеть, но он явно этого не замечает, потому что все время смотрит в другую сторону.

– Я-я думаю… да, – тихо, едва дыша, произнес он.