Хвала и слава. Том 2

Проснулся он около трех. Ламп горело меньше, свет был слабее — так что зал погрузился в полутьму. Люди спали вповалку, дышали тяжело. В зале стояла духота и тот густой, спертый воздух, какой всегда бывает в помещении, где спит много людей. Голова у Анджея по-прежнему была тяжелой и в то же время пустой. Это ощущение было настолько невыносимо, что он поминутно встряхивал головой, будто просыпаясь. Но это не помогало. От лежания на твердом полу ныли все кости. Анджей протер глаза.

Протер раз, другой — от изумления, желая убедиться, что не спит и не бредит: совсем рядом, так что локоть Анджея касался его мешка, сидел недавний ночной собеседник. Только в каком-то черном берете, которого Анджей не заметил на пароходе. «Дядя» смотрел на него испытующе и очень неприятно. Разумеется, Анджей понял, что тому уже все известно. В болезненном полусне это казалось вполне естественным.

— Не спишь? — сказал Владек Голомбек.

Только теперь Анджея осенило, что тот как две капли воды похож на Горбаля.

— Не спишь? — повторил сидящий на мешке. Он возвышался над Анджеем и — может, это и было самое неприятное — смотрел на него сверху вниз. — Ну, и как тебе все это нравится?

Анджей решил не вступать в разговор с этим назойливым человеком. Но против воли ответил на его вопрос:

— Что?

— Ну, как тебе это нравится?

И снова они говорили шепотом, на ухо, очень тихим шепотом, чтобы не мешать спящим и чтобы никто не подслушал.

— Что за вопрос! — возмутился Анджей. — Ничего мне не нравится. Не знаю, о чем вы говорите.

— Называй меня дядей.

— Опять дядя! Я не знаю, кто вы такой.

— Это безразлично, кто я такой. Называй меня дядей.

— Ладно, пусть будет дядя.

— Я, кажется, разбудил тебя, — сказал тот и взгорбил свой черный берет на голове. — Тебе, вероятно, снилось что-то приятное.

— Ничего мне не снилось.

— Я полагал.

— Напрасно.

— А я думал, что тебе, возможно, приснится Кмициц или еще какой-нибудь шляхтич. Засада получилась точь-в-точь как у Сенкевича. Только во времена пана Заглобы еще не знали автоматов. Стреляли… Из чего, Анджей, стреляли в те времена?

Анджея удивил этот вопрос.

— Из пистолетов и мушкетов.

— Да, ты прав, из пистолетов и мушкетов. Но это было очень неудобное оружие. Приходилось хорошенько целиться и, кроме того, надо было знать, как целиться: выше или ниже. Это было трудно.

— Тогда были хорошие стрелки.

— Разумеется… Устраивали истинные побоища. Как там, у Сенкевича: «Убил десяток солдат». Убил — и конец.

— В те времена, — скорее подумал, чем сказал Анджей.

— Вот именно. В те времена. А сегодня автомат. Какое великолепное изобретение! Тррр-тррр, выпустил очередь, даже не целясь, и готово — человек лежит.

— Я целился, — сказал Анджей.

— Цель подвернулась удобная. Валерий был в светлом пальто, а нынешняя ночь не совсем темная.

— Красивая ночь, — задумчиво сказал Анджей.

— Красивая и теплая. Октябрь здесь всегда красивый. Хороший месяц. Звезды особенно ярко горят!

— И поля пахнут.

— Ты шел полями? Перепачкался, как черт.

— Да, я торопился. Даже некогда было разобраться, какая погода. Только теперь вижу, как прекрасна эта ночь.

— И тихая. Распростерлась над польской равниной. Это очень красивая страна. Ты молодчина, Анджей.

— А откуда вы…

— Владек мне сказал. Мы тут все вместе. Ну, и сам видел. К сожалению.

— Убили?

— Убили. Всех.

— И Антека?

— Да. К сожалению, и Антека. Для вашей матери это будет большое горе.

Анджей пошевелился.

— Все так ужасно!

— Это тебе только кажется. — Дядя протянул к нему руку. — Только кажется, во всем есть свой смысл.

— Какой смысл может быть в убийстве?

— Ты сам убил.

— Это был очень плохой человек.

— Может, тебе только казалось. Он такой же, как и любой другой.

— Подлый.

— У каждого из нас свои подлости. Да, он тоже убивал. Давно, но все-таки убивал.

— И что же? Там, у Тарговских?..

— Ну и ничего. Все вполне по-польски, по-шляхетски. Похоронят всех в одной могиле. Вот и договорились, вот и пришли к соглашению.

— Не надо было убивать их, чтобы они пришли к соглашению. У нас общий враг.

— Возможно. Одни считают, что у нас один враг, другие — что два врага. По-разному считают. Но сражаются, хорошо сражаются, как во времена Кмицица. Верно?

— А что же остается делать?

И вдруг Анджей вспомнил:

— О боже! Антек убит!

— Тяжко тебе?

— Нет. Я не могу даже представить себе. Он всегда был рядом, столько лет, старший брат. Нет, я не верю. Откуда вы знаете, дядя?

— Мне сказал Владек. Он все видел.

— Их похоронили?

— Нет. Так быстро? Ночь ведь. Подождут утра. Потребуется время, чтобы выкопать яму, большую яму.

— И Кристину?

— И Кристину.

— И Марысю?

— Что касается Марыси, то я не уверен. Говорили, что кто-то убежал. А может быть, это о тебе говорили?

— Я не убежал.

— Нет. Ты вышел на рыцарский подвиг. Как в романе. Охота на краснокожих. Стрелял в спину безоружному…

— У него был автомат.

— Откуда знаешь?

— Сказали.

— Ты стрелял в человека, которого ненавидел всю жизнь.

— Он унижал моего отца. Я имел право его ненавидеть.

— В самом деле? Разве за это убивают?

— Я убил его не за это. Но он высмеивал моего отца.

— Ты любил отца?

— Я и сейчас его люблю.

— Но отца уже нет.