Читаем Хворь полностью

На одной из центральных улиц был отель, куда заселилась группа аргентинцев. Они были частыми гостями в забегаловке, где работала Нина. Рассказывали о своей стране, об океане и степях, Андах и вулканах. Нина быстро прикипела к их культуре и теперь часто упоминала в разговоре Аргентину.

Мы спали втроем на одной кровати. Жорик издавал жуткие звуки.

Мне вспомнилось утро в Милане. Наша троица поселилась на первом этаже таунхауса в квартале Сан-Сиро.

Только я разодрал слипшиеся веки, как увидел выпученные глаза Жорика. Он жутко улыбался и показывал мне средний палец, выглядывая из-за плеча Нины. Завтрака у нас не было, но Жорик шепотом зазывал меня на какие-то «вкусные котлетки». В тот момент я подумал, что провалился в сонный паралич или вот-вот сойду с ума.

Минувший день был щедрым на испытания. Мы приехали из Вероны с рассветом. Жорик купил шесть бутылок пива и выпил их, пока мы умывались и раскладывали вещи. Из телевизора вырывался евродэнс, Жорик покачивался на балконе, в кожанке поверх голого тела.

Во время ланча нас с Ниной поразила неведомая аллергия, приступы кашля мучали до поздней ночи.

Миланский монументале закрылся ровно в шесть, а мы прослонялись среди склепов до семи. Пришлось перелезать через забор, на пиках которого я благополучно застрял.

Вернувшись в квартиру, мы поняли, что отопление в летний сезон не работало и, невзирая на майское тепло, наш первый этаж совсем не прогрелся. Мы зажгли газ на полную мощность и ходили по комнате в свитерах.

Спустя пару бутылок вина мы решили соединить две кровати и спать вместе, рядом с газовой плитой.

Точно так же мы спали и сейчас, только газовая конфорка была нам совершенно не нужна – в комнате было и без нее жарко.

Следующее утро оказалось бодрым. Меня разбудил звонок Папы. Он прибыл с Канарских островов инкогнито и сразу же попросил меня не распространяться о его возвращении.

Папа вел кочевой образ жизни. Сначала кочевал по городским окраинам, потом исколесил ближнее зарубежье, а теперь изучал развитые страны.

Отчитываться о своем пребывании он не любил, но если уж и приходилось, то отвечал скомкано: «я на острове», «в степях», «север прочесываю». Будто бы он работал агентом разведки.

Со временем я догадался, что его маршруты соотнесены со временами года. Зимой он бежал в тепло, летом искал прохлады, осенью – сухости, весной – покоя. Поэтому от снегов скрывался на Канарских островах, от жары – в Лапландии, осенью предпочитал Кипр или север Италии, а весной оседал в центральной Европе. Папа часто повторял, что у него аллергия на питерский климат.

Папа давным-давно оставил работу на мусороперерабатывающем заводе, устал от неразберихи в коллективе и помойного душка. Неразбериха была серьезная – жизни Папы угрожала опасность.

Все девяностые, и даже в начале нулевых, Папа перегонял советский хлам, табак и спиртное в Финляндию, где сбывал товар втридорога. Семья ненавидела его постоянные отъезды. Несмотря на солидный заработок, в конце-концов он был вынужден отказаться от челночной торговли.

Так Папа стал безработным на несколько лет, но после неожиданно удачно попал на городскую свалку, которую вскоре и возглавил. Работал он почти честно и долго.

Но подкралось время перемен. Руководство выслало на завод группу помощников из Москвы и началась борьба за власть. Сперва конкурентная, затем – криминальная.

Помощники «копали» под Папу, тайно писали акционерам клеветнические письма и подкупали коллег для слежки, дачи ложных показаний и прочих низменностей. Бизнес по утилизации отходов – прибыльное дельце.

Добрая репутация спасала Папу, его поддерживал профсоюз и ведущие инженеры. Без всякого предупреждения началась открытая война, в ходе которой выяснилось: помощники напрямую связаны с преступным миром.

После года противостояния захватчикам Папу все же сломали. «Жизнь меня нагибает, и я нагибаюсь», – так говорил Папа в те злосчастные времена. Все былые соратники примкнули к московским воротилам и общими усилиями сдвинули Папу с поста под угрозой расправы.

То ли он покинул должность с какими-то некрасивыми словами, то ли знал больше, чем хотелось новому начальству. Папа срочно распродал все нажитое в России и эмигрировал. Сначала в Финляндию, к сестре жены, потом на Канарские острова. Меньше всего Папе хотелось быть закатанным в бетон.

В автобусе укачивало, я сжимал в мокрой ладони счастливый билетик и щелкал суставами. После каждой остановки я заново пересчитывал сколько еще мне оставалось проехать. Мне не хватало воздуха. Когда я просунул голову в форточку, кондукторша окинула меня порицательным взглядом и, сморщась, отошла в другой конец вагона. Даже полупьяная Нина сказала за завтраком что у меня ядерный перегар. После этого воспоминания голова и в самом деле погрузилась в похмельный туман.

Я стоял под дождем возле Лавры. Папа выглядел как правитель банановой республики: загорелый мужчина с седыми висками, в белом костюме поверх классической розовой рубашки, на ногах блестящие мокасины, серебряные браслеты и цепочки, позолоченные часы.

Перейти на страницу:

Похожие книги