Он повел меня в магазин около метро. Мы купили бутылку красного вина и распили ее под мостом Александра Невского. Папа мало говорил и не снимал солнцезащитные очки, так что мне было непросто уловить его настроение.
Задумчивость придавала его внешнему виду особую карикатурность. На носу был финальный визит на остров Ла-Пальма, где его дом заняли марокканские оккупасы. Его жилье осваивала целая свора иммигрантов: героинщик и его друзья, тоже наркозависимые, парень с неснятой судимостью, его безработная жена и двое их детей.
Несмотря на судебные тяжбы, Папа снова зазывал меня в гости и обещал познакомить со своим единственным другом на острове – престарелым йогом из Германии.
По дороге в кафе Папа сильно захромал, сказал, что стер кожу на пятке новыми мокасинами. Папа предпочитал обувь исключительно кожаную и рыжих оттенков, за что выстебывался всем семейством.
Папа держал двумя руками здоровенный сэндвич с копченым лососем и творожным сыром. Кушал быстро и молча. Когда закончил с едой, опустошил чашечку с кофе и залип на стакан воды. Рассматривал осевшие на стекле газики, подозревал барменшу в том, что она налила ему воду из-под крана. Папа уставился в одну точку, газы перестали его волновать, он сжал губы и активно задвигал языком в полости рта, я хотел предложить ему зубочистку, но он расслабил рот и выпил подозрительную воду. Оказалось, так Папа наслаждался кофейным послевкусием.
На днях Папа должен был получить долгожданный развод, почему и пребывал в раздумьях: как поскорее распрощаться с Канарскими островами и обустроиться в континентальной Испании, по соседству с виллой друга детства.
Дом на Канарских островах – звучит богато. На самом деле, жил Папа в какой-то мазанке, без отопления и с уличным туалетом. Выращивал во дворе манго и кур, привозил раз в неделю продукты и ящики с пивом из городского супермаркета. В округе проживали три семьи, немцы и англичане. Кроме них, ни единой души в радиусе нескольких километров не было.
Главное – не пропить отложенные на несостоявшееся путешествие деньги, повторял я про себя.
Глава 3. Дачный сезон
С кишащего людьми Невского проспекта я убежал во дворы, обогнул парочку домов и оказался на перекрестке с автобусной остановкой, в чьей тени и скрылся.
Город баловал солнцем. С безоблачного неба падал мелкий, грибной дождь. На асфальте расплодились лужи. Мне нравилось наблюдать за тем, как солнечные блики отражались в воде. Пока я заглядывался на отражения, какой-то гоблин задел мое плечо, а я и огрызнуться не успел.
Ждать транспорта пришлось долго. На металлической скамейке развалился тучный мужчина, рядом с которым я и устроился. Он, с разницей в пару минут, протирал мокрый лоб скомканной салфеткой. Сочтя это решение мудрым, я последовал его примеру. Рядом сидела девушка, в одной майке и шортиках. Она жадно глотала воду и тяжело дышала. Перед нами курсировала группа неугомонных школьников с дурацкими ранцами.
Все мы погрузились в автобус, который собирал на своем пути все пробки. Мне оставалось только отрешенно разглядывать скопившиеся на дорогах автомобили и томящихся внутри них людей.
На моей коже проступила испарина. Вскоре я почувствовал удушье, меньше, чем на секунду, перед глазами померк свет. Обморок наступал мне на горло.
На конечной остановке поджидал Жорик. Он под руки довел меня до маршрутки, идущей в поселок Песочный.
Здесь была жуткая срань – покосившиеся сараи, грузовики со спущенными колесами, оборванные подростки и прочие атрибуты разрухи. На задворках безымянной промзоны, на улице Ленинградской, обитали швейники, о которых складывались легенды на моей прошлой работе. Здесь же, через три постройки налево, престарелый профессор арендовал коморку. Он варил токами высокой частоты. Однажды я пользовался услугами его станка чтобы загерметизировать швы на камере. Чуть дальше, следуя по той же улице, находился раковый корпус, он же Онкоцентр.
Рабочий путь я начал по специальности, с первых курсов университета. Юридическая практика отрыгнула мной так сильно, что приземлился я в швейном деле.
Если поверить записи в трудовой книжке, то я продержался целых два года на должности директора качества на швейном производстве. На деле я боролся с микроснами в подсобке, каждые полчаса пил чай, а еще скуривал по две пачки в день. Конечно, изредка я выбирался в цех чтобы ткнуть пальцем в бракованную фуфайку, потом составлял канцелярский текст и передавал его вредному начальнику. Производство не вызывало у меня ничего, кроме зевоты.
Перед тем, как устроиться на производство, я тужился над созданием бренда одежды. В узких кругах самопровозгласил себя дизайнером. Успех был спорным, и вскоре я решил, что нужно временно побанчить бланковыми свитшотами и футболками чтобы покрыть хотя бы часть долгов. Зарабатывал я ничтожно мало. Разумеется, вскоре швеи подняли бунт, я расплатился с ними последними деньгами и погрузился в тоску.