— Мы принесли с собой богатые припасы, даже вино и пагу, — сообщил Пейсистрат, а затем резко и радостно хлопнул в ладоши и крикнул: — Эй вы, ничего не стоящие кувшинные девки, шлюхи бит-тарсковые, начинайте действовать, готовьте пир, грандиозный пир!
— Да, Господин! — закричали те и поспешили к ящикам и припасам, принесенным в лагерь.
Кэботу подумалось, что ни одна из этих рабынь не ушла бы меньше чем по серебряному тарску. Он сомневался, что найдется работорговец, который не был бы рад иметь их на своем ожерелье. Ими не побрезговал бы даже Теналион из Ара.
— Что случилось? — спросил Кэбот, пытаясь перекричать шум, наполнивший лагерь. — Как сюда попали кюры? Как вышло, что их не убили?
В следующий момент ему на глаза попался Цестифон, гладиатор в сопровождении четырех красавиц, связанных между собой за шеи. Но насколько они теперь отличались от себя прежних! Они больше не были отвратительно неряшливыми, приседавшими как попало самками. Теперь они были отмыты, вычищены и причесаны, ходили вертикально, держа красивую осанку, правда, при этом опасливо поглядывая на пояс своего хозяина. Они приблизились, встали в ряд и, реагируя на короткую, резко брошенную команду, одновременно встали на колени, все одинаково прижав ладони к бедрам, и на одинаковый угол подняв головы. Повинуясь другому слову, они, наполовину стоя на коленях, наполовину лежа, красиво вытянули левые ноги, приняв обычное положение для демонстрации клейма. Правда, Кэбот отметил, что они пока не были заклеймены как рабыни. По другому слову они присели, на полусогнутые колени, руки на коленях, головы подняты. Следующее слово освободило их от этой демонстрации, и они с благодарностью расположились кому как было удобно.
— Они учатся, — прокомментировал Пейсистрат. — Я помогал Цестифону повысить их ценность. Вскоре, как мне кажется, мы сможем снять с их шей веревку. А там недалеко и до соблазнительных клейм и хороших, металлических ошейников.
— Я смотрю, они все еще нагие, — заметил Кэбот.
— Да, — кивнул Пейсистрат. — По существу, они все еще приматы. Но по мере того, как они будут расти в неволе и изучать, насколько они красивы и желанны, и как мужчины видят их, они начнут рьяно бороться всего лишь за прикрытие рабской полосы.
Скромность, хотя официально и неразрешенная рабыням, считающимся животными, зачастую необыкновенно важна для них. Хотя они особо не комплексуют по поводу того, чтобы быть обнаженными перед их господином, который может держать их не больше чем в одном ошейнике, но, совсем другое дело оказаться нагой публично, на улице, на рынке или еще где-то. Нетрудно представить позор, стыд и испуг женщины, вышедшей голой, скажем, на улицу, где ее могли бы рассматривать незнакомцы. А ведь можно попасть в прицел высокомерно пристального взгляда свободных женщин, чьи глаза буквально вспыхивают от отвращения и ярости. В любом случае, узкая, затертая до дыр, брошенная ей под ноги туника для рабыни может быть драгоценнее, чем обширный, полный дорогих туалетов платяной шкаф ее свободной сестры. Разрешат ли рабыне, одеваться или нет, а если разрешат, то во что и в каких объемах решать не рабыне, конечно, а ее владельцу. Ей не может принадлежать даже рабская полоса. Ей ничто не может принадлежать. Это именно она принадлежит. Желание рабыни получить одежду, ее надежда на то, что она будет разрешена ей, пусть это будет всего лишь рабская полоса, дают ее хозяину дополнительный стимул для контроля над нею. Некоторые думают, что это столь же эффективно как плеть.
— А где Леди Бина? — поинтересовался Кэбот.
— Во дворце, — ответил Пейсистрат.
— С Агамемноном? — уточнил Кэбот.
— Мы не думаем, что Агамемнон все еще находится во дворце, — сказал Пейсистрат.
— А где же он?
— Понятия не имею, — пожал плечами Пейсистрат.
— Что произошло? Как получилось, что вы здесь? — посыпались из Кэбота вопросы. — Я ничего не понимаю.
— Много чего произошло, — неопределенно махнул рукой Архон.
— Лоялисты действовали, — сказал Пейсистрат. — Но в Мир началось вторжение. Те силы, которые нападали на Мир после разгрома флота и, казалось, ушедшие, на самом деле не ушли, а только отступили, чтобы вернуться и, если выяснится, что их не ждали, возобновить атаку с еще большей энергией. В общем, прежнее нападение было немногим больше чем отвлекающим маневром.
— Мир пал? — уточнил Кэбот.
— Не мир, а Агамемнон, — поправил его один из кюров.
— Лорд Арцесила теперь Двенадцатый Лик Неназванного, — сообщил Пейсистрат, — Он — Теократ Мира.
— Признаться, я ничего не понимаю из того, что ТЫ рассказываешь, — вздохнул Кэбот. — Я думал, что наши кюры должны были пожертвовать собой ради жизни Арцесилы.
— Они были готовы так поступить, — кивнул Архон. — Все было именно так, как мы ожидали.
— И что произошло дальше? — поторопил его Кэбот.