В течение многих дней он не решался натягивать лук из страха, что тот мог переломиться на морозе, но теперь, полагал, что уже скоро, возможно к полудню, сделать это можно будет без опаски. Он встряхнул стрелы в колчане, и удовлетворенно улыбнулся, услышав, как хорошо они двигались. Они были свободны и готовы. Оперение пока было влажным, но уже не жестким и холодным на ощупь. Тетивы он держал повязанными на теле, сохраняя их в тепле.
Кэбот встряхнулся, словно стряхивая с себя остатки холода. Примерно так мог бы встряхнуться слин, чтобы избавиться от снега или воды.
Свет, не отличимый от солнечного, сиял в пределах Мира. Лес наполнился веселым перестуком капели. Ветви деревьев активно избавлялись от укрывавшего их снежного одеяла.
Кэбот с наслаждением потянулся и подвигал руками и пальцами, не без удовлетворения отмечая, что к ним вернулась их прежняя гибкость и чувствительность. Его ноги больше не ломило от холода, на них больше не было трещавшей при ходьбе, замороженной ткани.
Кэбот на ходу размышлял о необычных изменениях в погоде.
Разумеется, таким изменениям могло бы быть много объяснений. Но они, однозначно, не были полностью метеорологическими, поскольку это был Стальной Мир, в котором погода и климат, засухи и штормы, свет и тьма, жара и холод или, скорее, исходные условия для этого, которые могли бы затем произвести естественные последствия, можно было планировать и устанавливать, как и их частоту и продолжительность.
В неестественной зиме, как рискнул предположить Кэбот, отпала необходимость или, возможно, лучше сказать, полезность, в связи с победой Агамемнона. Климатическое оружие, показавшее себя необыкновенно эффективным и страшным, с его разрушительным воздействием на человеческих союзников повстанцев, и даже серьезно осложнившее жизнь самим кюрам, теперь можно было спрятать в арсенал. Государству больше ничто не угрожает, порядок восстановлен, все вернулось на круги своя, Мир можно возвращать к его нормальному циклу.
Единственное, чего не понимал Кэбот, было странное сообщение, повторенное три раза, причем каждый раз более настойчиво, более требовательно, переданное на весь Мир: «Принеси мне тело».
Два дня спустя, Кэбот, наконец, добрался до покинутого лагеря Лорда Гренделя, расположенного в одном из удаленных уголков, одного из самых далеких лесов Мира. Именно отсюда, когда-то давно они начали свое победное шествие, закончившееся катастрофой.
Частокол стоял на прежнем месте, ворота были открыты. Хижины остались практическими такими, какими они были на момент оставления лагеря, если не считать эффектов погоды. Снег стаял, и Кэбот видел пепел на местах разведения костров. Кое-где валялись выброшенные за ненадобностью сосуды и одна опрокинутая, помятая, металлическая кастрюля. В одном месте он нашел палку, частично проструганную, но еще не просверленную, заготовку выпрямителя стрел. Небольшой, открытый со всех сторон навес, под котором сидела прикованная цепями Леди Бина, остался как был. Даже колья, которым крепились цепи и пояс по-прежнему торчали из земли, разве что самих цепей не было.
«Странное место для человека, чтобы закончить жизнь в Стальном Мире, — подумал Кэбот. — А с другой стороны, оно ничем не хуже любого другого».
Возможно, для этой цели он предпочел бы равнину на Горе, поросшую высокой зеленой травой, волнующейся на ветру, прилетающем утром с востока, или скалы в алых горах величественного Волтая, или ют «Дорны» или «Тесефоны», и рулевое весло в руках, и чтобы скрипел косой парус галеры на головой.
Тэрлу вдруг вспомнился безумный судостроитель Терсит, мечтавший о корабле, настоль крепком и мощном, что позволил бы увидеть то, что лежит на противоположном берегу Тассы, до которого до сих пор не смог дойти, ни один моряк. Впрочем, какой моряк, знакомый только с первым знанием, посмел бы направить форштевень своего корабля туда, где море обрушивается вниз с утеса ограждающего мир?
Кэбот размышлял о Лорде Пирре, убитом на арене, Лорде Арцесиле, работорговце Пейсистрате, о своем добром друге Гренделе. Он вспоминал дикарей из Лесного Мира и людей Пейсистрата из Цилиндра Удовольствий, гладиаторов, настоящих убийц, выведенных для игр на арене, и тяжелых толстяков выведенных ради глупости и мяса. Он с горечью думал о прежней красоте Леди Бины, теперь ставшей изломанной, изорванной, ужасной и бесформенной. Казалось, только Лорд Грендель теперь мог смотреть на нее без содрогания. Порой он, словно ребенка, прижимал к себе руками и что-то шептал ей, пытаясь успокоить.
Кэбот резко обернулся.
В ворота проскользнул зверь. Крупный зверь. Он тащил что-то в зубах. И он не принимал никаких мер, чтобы скрыть свой присутствие. Ясно, что он не охотился.
— Хо! — воскликнул Кэбот. — Тал, приветствую тебя, дружище.
Мужчина шагнул навстречу, чтобы поздороваться с большим, гибким существом. Он не стал закрывать ворота позади него, поскольку такие животные могут стать беспокойными и даже опасными, если почувствуют себя окруженными.