Классические мифы Греции и Рима

– У Неитских врат, продолжал соглядатай, – стал с дружиною своей Етеокл-Претид. Неудержимо-стремительны его кони; его щит украшен изображением мужа, быстро восходящего на вражескую башню по лестнице, а под ним надпись: «с башни не сбросит меня сам Арей». Против этого мужа царь послал Мегарея, Креонтова сына.

– К воротам Онкейской Паллады приближается Гиппомедонт, муж исполинского роста. На щите у него страшный Тифон, из огнедышащей пасти изрыгающий черный дым, а по краям щита – грозные змеи. С громкими воинскими кликами выступает впереди дружины своей Гиппомедонт: неистовый, подобно вакханке, томится он жаждою боя; смертью грозить его дикий взгляд». Так сказал разведчик, а в ответ ему царь Этеокл сказал:

– Больше всего я надеюсь на помощь Афины-Паллады. Поборется с надменным героем и Гипербий, доблестный сын Ойнопса: противнику своему не уступит он ни видом, ни мужеством. На щите у него изображен отец Зевс с пламенною молнией. Как Зевс поразил Тифона, так, думаю я, и Гипербий поразит своего яростного противника». И Гипербий с дружиной направился к Онкейским воротам.

– У пятых, Борейских ворот стоить аркадиец Парфенопай. Едва оттенено бородой его прелестное, юное лицо, но в груди у него мужественное сердце. Полный отваги, грозно подступает он к фиванским твердыням, и дерзкий клянется разрушить Кадмов город, будь или не будь на то водя Зевса, клянется копьем своим, а копье для него дороже зеницы ока. На щите у Парфенопая изображен кровожадный сфинкс, поборовший кадмейского мужа».

Против гордого юноши Этеокл выставил мужа, не любившего хвастливых речей, а жаждавшего лишь доблестных дел: то был Гипербиев брат, Арктей.

– У Гомолойских врат стал Амфиарай, блогороднейший и смелейший муж. Громко порицал он столь жаждавшего битвы Тидея; называл его убийцей, опустошителем Аргоса, служителем Эринний, виновником бедствий аргивского народа; упрекал его в том, что он вовлек Адраста в эту роковую войну.

Затем, полный скорби, обратился он к Полинику и воскликнул:

– Да! есть чем помянуть тебя потомству; угодное богам ты замыслил: с чужеземным войском пришел ты истребить город отцов твоих и храмы богов родины. Очистишься ли ты когда-нибудь от той родной тебе крови, которую собираешься ты сейчас пролить обильным потоком? Пусть победишь ты, пусть возьмешь родной город: неужели когда-нибудь будет твоею союзницей в бою опустошенная тобою родина? Моя же участь известна мне: пасть на этом же поле, на чужой земле. Но смело пойду я в кровавую битву, – не бесславная ждет меня смерть».

Так говорил прорицатель, потрясая медным щитом. На круглом щите Амфиарая нет никаких знаков: доблестным желает он не казаться, а быть.

– О судьба! судьба! – воскликнул, услыхав это царь Этеокл. Мудрого, праведного, доблестного мужа, провидца великого соединил злой рок с нечестивыми смертными. Во всяком деле всего хуже сообщество нечестивых: это поле бедствий, на котором пожинают смерть. Думаю я, что не будет он громить наших стен не по недостатку мужества, не потому, что душа его не чужда страха, а потому, что знает он близкую гибель свою, предреченную богом дельфийским. Провидцу противопоставлю я доблестного мужа Ласфена, старца видом, а крепостью юношу.

– У последних, седьмых, ворот стоит сам Полиник. Как проклинает, как злословит он свой родной город! Хочет взойти он на укрепления, провозгласить себя царем; сойтись с тобою, померяться с тобой силами, убить тебя или пасть вместе с тобою; если же останешься в живых, отомстить тебе за свой позор позорным изгнаньем. Призывает Полиник богов своей родины, прося их выслушать его мольбы.

В руки у Полиника медный щит, огромный и крепкий; на нем изображена Дика, ведущая вооруженного воина, а под нею надпись: «я возвращу родине этого мужа: вступить он в обладание домом отчим и родным городом». Как только услыхал Етеокл, что брат его ищет, чтобы с ним сразиться, увлекаемый ненавистью к брату и темной, неодолимой силой отцовского проклятия, он решился выйти против него.

– Увы! – воскликнул царь, – время настало исполниться проклятью отца. Дайте копье мне и колесницу! Пусть сразится теперь вождь с с вождем, брат с братом, как враг с врагом. Пусть в мрачную область Аида низойдет весь Лаев род, если угодно это богам. Предо мною грозная Эринния; «победой насладишься ты, взывает она ко мне, потом умрешь». Давно уже забыли обо мне боги: единственной приятной им от меня жертвой будет смерть. Гибели моей ищет судьба: зачем же малодушно молить ее о пощаде? – Так сказал Этеокл и, поспешил к Диркейским воротам.