– Постой, о дева Пенея! – взывал он и спешил вслед за нею. – Не с злым умыслом преследую я тебя. Остановись, о нимфа! так спасается агнец от волка, голубь от орла – от врагов своих; меня же преследовать тебя заставляет любовь. Ты оцарапаешь свои ноги о шипы терновника, и я буду считать себя тогда причиной твоих страданий. Земля, по которой бежишь ты, неровна, – беги тише, и я тише буду следовать за тобою. Спроси, кому ты нравишься; ведь я не грубый горный пастух: мне служат Дельфы, и Делос, и Кларос; отец мой – Зевс, я – изобретатель лиры и лука, и мир называет меня целителем и спасителем. Только против любви моей не могу я найти никакой целительной травы!»
Еще многое хотел сказать Аполлон, но девушка удвоила шаги, и еще быстрее пришлось ему бежать за нею. Быстро неслись они: один – окрыляемый надеждой, другая – гонимая страхом. Аполлон на крыльях Эрота неутомимо преследовал Дафну и не давал ей отдохнуть ни на мгновение.
Вот уже настигает он ее, нимфа уже чувствует его горячее дыхание; силы ее ослабли, и она побледнела, утомленная напряженным бегом. Взглянув на волны Пенея, воскликнула она:
– Если твои воды, отец мой, имеют божественную силу, то помоги мне! Расступись, земля, и поглоти меня или совлеки с меня образ, приносящий оскорбления!
Едва лишь окончила она свои мольбы, как тяжелое оцепенение сковывает ее члены. Шершавая кора облекает ее молодую грудь, волосы ее превращаются в зеленую листву, руки – в ветви; корнями врастают в землю ее еще недавно быстрые ноги. Но и в этом виде остается она красавицей, и в этом образе все еще любит ее Феб. Обняв рукою ствол, он чувствует, как под корой еще трепещет ее грудь. Нежно охватывает он руками дерево и покрывает его поцелуями. Но и превратившись в дерево, она уклоняется от его поцелуев.
– Ты не могла быть моею супругой, так будь, по крайней мере, моим деревом, – с печалью сказал Аполлон. – Отныне ты, драгоценный лавр, будешь обвивать мою голову, лиру и колчан. И как с моей головы постоянно ниспадают вьющиеся кудри, так и твоя вершина пусть будет украшена вечно-юною зеленью.
Так говорил Аполлон. В ответ на эти речи лавр взмахнул своими свежими ветвями и задвигал вершиной, словно кивая головой.
2. Нарцисс и Эхо
Нарцисс, сын речного бога Кефисса и нимфы Лириопы, был юноша чудной красоты: всякий, увидевший его, пленялся им. Но под этой прекрасною наружностью таилось черствое, гордое сердце, отвергавшее всякую женскую любовь. Раз на Кифероне в то время, как Нарцисс загонял испуганного оленя в охотничью сеть, увидела юноша нимфа Эхо и, очарованная его красотой, тайно последовала за ним, пробираясь по кустам, горам и долинам; и чем дальше шла она за Нарциссом, тем сильнее разгоралась ее любовь к нему.
Нимфа же эта была наказана Герой: не могла она ни говорить первая, ни молчать в то время, когда говорили другие. Страстно желала она теперь сказать юноше ласковое слово, но была не в силах этого сделать, и дожидалась, пока ей представится случай открыться ему, отзываясь на его речь.
Вот юноша сбился с дороги и отстал от своих спутников. В смущении озирался он кругом, восклицая:
– Есть ли кто здесь?
– Здесь, – отвечала ему Эхо.
Остановился Нарцисс в изумлении, осмотрелся вокруг.
– Сюда! – воскликнул он.
– Сюда, – отвечал ему таинственный голос.
Оглянулся назад – нет и назади никого.
– Зачем ты преследуешь меня? – воскликнул он.
А голос повторял:
– Что ты преследуешь меня?
– Выходи сюда, мы будем друзьями.
И голос нежно отвечал ему:
– Будем друзьями.
Из чащи кустарника показалась нимфа, простирая к юноше руки. Он же бежал от нее и, убегая, кричал:
– Не хочу я твоих объятий! Умру, а не подружусь с тобой.
И на это Эхо ответила:
– Подружусь с тобой…
С этими словами нимфа исчезла в лесу и скрыла пристыженное лицо свое в зеленеющихся ветвях. С тех пор таится она, стыдливая, в уединенных гротах. Но не оставила ее любовь, а усилилась еще более от оказанного ей презрения. И печаль эта, возрастая, иссушила ее цветущее тело, – жаль было смотреть на нее. Покрылась она морщинами, высохло ее тело, – истощила ее печаль, и остались в ней только голос да кости. Голос ее звучит с прежнею силой, кости же стали скалой; слышен ее голос по лесам и по горам, и хоть видеть ее невозможно, но слышится она всем.
И еще несколько нимф так же страдали от гордого, бессердечного юноши. Одна из презираемых им нимф воскликнула, простирая руки к небу:
– О, пусть и он так же несчастно любит, как мы! Пусть и он не видит утешения от любимых им!